Мишель Ричмонд - Год тумана

— Короче, я совершенно не готов. И мне нужен персональный консультант по ураганам.

— А сколько будешь платить?

— Договоримся. — Он кладет теплую ладонь на мое плечо, просовывая палец под бретельку топика.

— Господи, — ворчит Аннабель. — Она же несовершеннолетняя.

— Не обращай внимания на мою сестру, — говорю.

Через несколько минут сосед по очереди помогает мне загрузить пакеты с продуктами в багажник. Аннабель стоит в стороне, со скрещенными на груди руками, и смотрит на нас. Над парковкой тревожно кружат птицы; светофор на Хиллкрест-роуд мотается туда-сюда на ветру. Когда покупки убраны, парень захлопывает дверцу и протягивает руку:

— Рамон.

— Эбигейл.

Он на несколько секунд задерживает мою ладонь в своей.

— Итак. Если я попрошу у тебя номер телефона, меня не отправят за решетку?

Аннабель хватается за живот, корчится в притворной агонии и делает вид, будто ее тошнит.

— А почему бы тебе самому не дать телефон?

Если он позвонит, на вопросы родителей ответить будет нелегко.

Новый знакомый лезет в задний карман джинсов, достает кожаный бумажник и протягивает визитку. Надпись на ней гласит «Рамон Гуттиэрес. Художественная фотография». Прячу визитку в карман и открываю дверцу.

— Лезь в машину, — приказываю Аннабель, уже готовой сорваться с места и надавать Рамону пинков.

Сестра делает непристойный жест и говорит:

— Совращение несовершеннолетних, вот как это называется.

Рамон не обращает на нее внимания. Ждет, пока она не сядет в машину, потом принимается оттирать носком ботинка масляное пятно с асфальта, после чего негромко спрашивает:

— Ты позвонишь?

— Да.

Я не понимала тогда, что это начало чего-то важного; один выбор ведет к другому, и так далее; отдельное взятое и на первый взгляд ничего не значащее решение способно перевернуть все. Тогда я не знала, что эта минута изменила течение моей жизни и на протяжении пятнадцати лет после гибели Рамона мне предстоит искать человека, который будет любить меня так же сильно. Только теперь я понимаю — эти поиски привели к Джейку и Эмме.

Нельзя войти дважды в одну и ту же воду, сказал Гераклит. Река не остается прежней. Все в мире находится в процессе постоянного движения. Все меняется. Ничто не стоит на месте.

Как только секунда проходит — она утрачена. Каждый раз, когда ты делаешь выбор, — это навсегда. Но я хочу вступить снова в ту же реку. Хочу остановить время.

«Повидаться». Вот как Джейк это называет. Он говорит со мной по телефону, и на другом конце провода слышен шум: телевизор, лязг посуды, голос Эммы.

— Я подумала, может быть, надо ее куда-нибудь свозить, — говорю. — Например, в магазин за покупками или в зоопарк.

После возвращения из Коста-Рики, на протяжении вот уже двух недель, стараюсь видеться с Болфаурами каждый день. Дважды ужинала у Джейка. Эмма молча ела, пока мы натянуто беседовали о работе. До меня доходит — точно так же мои родители разговаривали после того, как окончательно поругались, тогда связь между ними уже утратилась и осталось одно притворство. Когда я была у Джейка в последний раз, он вышел проводить и постоянно оборачивался, как будто Эмма могла в любую секунду выскользнуть из дома через приоткрытую дверь.

Мы стояли возле машины, где-то по соседству громко играла музыка — наверное, старшеклассники в отсутствие родителей устроили вечеринку. В тумане мерцали уличные огни. Я поплотнее запахнула куртку, подошла к Джейку и прижалась к его груди.

— Я скучаю по тебе.

Он не ответил.

— Может быть, начнем все сначала?

Долгая пауза. На мгновение во мне вспыхнула надежда.

— Эбби…

И все. Он произнес мое имя с мукой и смирением. Я села в машину и уехала.

Это было пять дней назад. А теперь пытаюсь говорить бодрым голосом, словно добрая знакомая, которая, как обычно, хочет погулять с его дочерью.

Пауза. Джейк, судя по всему, идет с трубкой туда, где Эмма наш разговор не услышит.

— Ты хочешь с ней повидаться?

— Тебя тоже приглашаю, разумеется. — На плите у меня горит яичница, несусь на кухню, выключаю конфорку, выбрасываю обуглившуюся яичницу в мусорное ведро и распахиваю окно.

— У тебя все в порядке? — уточняет Джейк.

— Да. Небольшая неприятность на кухне.

Тут же жалею, что призналась. Каждая оплошность — очередное подтверждение моей рассеянности и безответственности, каждая ошибка пополняет собой длинный список доказательств того, что Эмме нечего делать в моем обществе.