Франсуаза Саган - В ловушке любви

Нет, он даже не почувствовал себя уязвленным. Он смотрел на меня с жалостью, словно я совершила бестактный поступок. Он сделал жест рукой, который, по всей вероятности, должен был означать «она сама не знает, что говорит», и окончательно вывел меня этим из себя. Я поднялась и сама налила себе еще водки. Нужно было расставить все точки над «и».

— Господин Крам, я не знаю вас. Мне известно только, что у вас есть деньги, что давным-давно вы чуть было не женились на англичанке, да еще то, что вы любите миндальные пирожные.

Он снова повторил свой жест. На этот раз это был жест здравомыслящего человека, столкнувшегося с безрассудным.

— Я также знаю, что по каким-то мне непонятным причинам вы интересуетесь мной, навели обо мне справки и прибыли вовремя, чтобы вытащить меня из неловкого положения. Я очень благодарна вам за это. Но на этом наши отношения заканчиваются.

Обессилев, я упала на диван и злобно уставилась на языки пламени, плясавшие в камине. На самом деле меня разбирал смех, потому что в то время как я произносила свою маленькую речь, Юлиус отступил на несколько шагов и стоял теперь между двух оленьих голов, которые совершенно не шли ему.

— Вы очень возбуждены, — заметил он.

— Еще как, — согласилась я. — Да и есть отчего. У вас найдется снотворное?

Он так содрогнулся, что я рассмеялась. По правде говоря, с самого своего приезда я постоянно бросалась в крайности: то плакала, то смеялась, то впадала в прострацию, то в гнев. Устав до кончиков ногтей, я мечтала теперь лишь о хорошей кровати, пусть в готическом стиле, куда я могла бы кинуть свои усталые кости. Мне казалось, что я смогу проспать трое суток.

— Не волнуйтесь, — сказала я Юлиусу. — У меня и в мыслях нет покончить жизнь самоубийством в вашем доме. Да и где бы там ни было вообще. Наверное, ваши секретари уже доложили, эти последние дни были для меня очень тяжелыми и мне совершенно не хочется о них говорить.

При слове «секретари» он поморщился, затем подошел и сел, скрестив ноги напротив меня. Я заметила, что у него очень большие ступни.

— Кроме секретарей, которые очень мне преданы, я говорил с вашими друзьями, которые, в свою очередь, очень преданы вам. И они очень беспокоились за вас.

— Ну теперь вы можете успокоить их, — заметила я иронически. — Теперь я в полной безопасности, по крайней мере на несколько дней.

Мы смотрели друг на друга с вызовом, смысл которого был мне непонятен. Что я тут делала? Что он себе вообразил? Что он хотел знать обо мне и почему? Так же, как в Салине, у меня начали дрожать руки. Мне нужно было как можно скорее лечь спать. Еще пару стаканов, несколько вопросов, и я разрыдалась бы на плече у этого незнакомца, который, может быть, только того и ждал.

— Не будете ли вы любезны показать мне мою комнату, — сказала я поднимаясь.

В сопровождении Юлиуса и дворецкого я вскарабкалась по лестнице и оказалась, как и предполагала, в готической комнате. Я пожелала им спокойной ночи, открыла окно, вдохнула свежего деревенского воздуха и пошла к кровати. Кажется, я уснула прежде, чем голова коснулась подушки.

На следующий день я, естественно, проснулась в прекрасном настроении: комната была такой же мрачной, ситуация скандальной, но что-то напевало во мне веселый мотив. Вечно у меня происходило все наоборот, словно я играла на рояле, позабыв о педалях, или нет — не позабыв, а нажимая на них как попало: приглушая симфоническую увертюру своего счастья и усиливая «Лунную сонату» меланхолических настроений. Рассеянная, когда нужно было радоваться, и веселая во времена неудач, я постоянно разочаровывала тех, кто любил меня. Это происходило совершенно бессознательно, просто иногда жизнь в своей простоте казалась мне такой смешной, что кто-то во мне буквально умирал от желания со всей силы хлопнуть крышкой рояля, как это иногда делают на концертах некоторые пианисты. Кто же из нас двоих причинил себе больше вреда? Я или Алан? Только он лежит сейчас, съежившись на диване, прикрыв глаза рукой и не слыша ничего, кроме стука своего сердца. А в пятидесяти километрах от него на роскошной кровати лицом вниз лежала я, лежала и слушала, как кричит птица. Она кричала всю ночь. Но кто же из нас двоих был более одинок? Какими бы тяжелыми ни были любовные муки, разве они страшнее одиночества? Полного одиночества, в котором нет даже эха. Я подумала о Юлиусе и рассмеялась. Если он рассчитывал поймать меня в свои сети и в соответствии с имиджем четкого и организованного делового человека уже отвел мне место на своей шахматной доске, то его ждут впереди большие разочарования. Веселый мотив все сильнее и сильнее звучал во мне. Я была еще молода, вновь свободна, нравилась мужчинам, а за окном был чудесный день. Нет, было бы глупо позволить кому-нибудь снова поймать меня в свои сети. Сейчас я встану, оденусь, позавтракаю, вернусь в Париж, найду себе какую-нибудь работу и встречусь с друзьями, которые обрадуются встрече со мной.