Джудит Гулд: Вторая любовь

И к тому же потрясающая красавица.

Дороти-Энн Кентвелл исполнился тридцать один год. Пшенично-золотые волосы она убрала во французский пучок ради торжественного открытия. Сияющие, словно драгоценные камни, глаза цвета морской волны, по-настоящему красивые губы, упрямый подбородок и профиль, словно сошедший с камеи. Ростом в пять футов и десять дюймов [1] 1 фут = 30,5 см, 1 дюйм = 2,34 см. — Здесь и далее прим. перев. , стройная — никто не назвал бы ее чувственной, она обладала тонкой талией и длиннющими ногами.

Но молодая женщина являлась обладательницей не только хорошенького личика.

Дороти-Энн унаследовала империю и даже расширила ее. На самом деле, согласно журналу «Форбс», Дороти-Энн Кентвелл являлась самой богатой женщиной Америки. Так объявили всему свету.

Все эти разговоры о деньгах Дороти-Энн никогда не беспокоили. Подобно горе Эверест, они просто были здесь. Для нее этот бизнес ничем не отличался от всех прочих, и она трудилась изо всех сил, чтобы провести свой корабль по предательскому океану финансов. Тот факт, что компания «Хейл» включает в себя отели, курорты, круизные теплоходы, жилые комплексы, индустрию обслуживания и капиталовложения в сотне иностранных государств, а также мысль о том, что она теперь «стоит» 7,8 миллиардов долларов, просто не приходили ей в голову.

Как раз наоборот. Миссис Кентвелл считала себя деловой женщиной, несущей ответственность за жизнь десятков тысяч служащих, и временным попечителем имущества, принадлежащего ее детям по праву рождения. Так как Дороти-Энн унаследовала от своей прабабушки отчетливое представление о подлинных ценностях и кроме того была преданной женой и матерью.

Если надо было выбирать, семья всегда шла на первом месте.

Вот почему она делала все возможное и невозможное, чтобы не попадаться на глаза общественному мнению, и почему до сегодняшнего дня Дороти-Энн никогда не соглашалась дать даже самого маленького интервью.

Это происходило не от ее застенчивости. Охраняя свою личную жизнь, она была движима исключительно глубоким материнским инстинктом и твердой уверенностью, что семейные дела лучше всего держать подальше от рекламы.

Ее первостепенной заботой стало желание защитить своих детей от немытой публики. А то, что она добилась этого ценой своей собственной светской жизни, казалось достаточно скромной платой.

Дороти-Энн ни разу не пожалела об этом.

Но сегодня вечером все изменится. Она вздохнула. Сегодня вечером, сегодня вечером. Сегодня вечером она сделает первое исключение из правила. И все благодаря умению Фредди убеждать.

— Нам необходимо устроить роскошное открытие, — спорил он с женой. — Этот отель обошелся в триста пятьдесят миллионов — двадцатую часть всех наших денег. Если мы не начнем их снова собирать, то окажемся по горло в дерьме. Нам необходима реклама, и кроме того мы снимем все запреты…

Дороти-Энн попыталась разубедить его.

— Ты же знаешь, дорогая, что мы превысили свои возможности, — мягко сказал Фредди. — В настоящий момент наши доходы по всему миру едва покрывают наши долги.

Разумеется, он воздержался от того, чтобы точно назвать причины. Этого и не требовалось. Не в обычаях Фредди указывать пальцем. Да и никакой необходимости в этом не было.

Дороти-Энн знала, кого следует винить.

«Меня, — подумала она. — Я отмела его возражения по этому проекту и притворилась глухой, когда он советовал мне не расширять дело. Я должна была принять решение, и я это сделала».

Итак… она подошла к самому краю быстро, слишком быстро, как оказалось, расширяя свое дело на возникающих рынках, в основном в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе. Это стоило денег, но с ее точки зрения подобная афера выглядела оправданной. Теперь существовал новый мировой порядок. Опередить соперников, только это и имело смысл.

Тем не менее Дороти-Энн не смогла предвидеть политической неразберихи, спровоцировавшей образование «горячих точек» по всему миру, и теперь страдало финансовое положение компании.

Мы превысили свои возможности…

Господи, как же ей ненавистны эти слова! Если бы только она обратила внимание на совет Фредди!

«Но я этого не сделала, и нечего плакать над пролитым молоком. Что сделано, то сделано… И ничего не исправишь».

Дороти-Энн не привыкла к тому, чтобы ее загоняли в угол. Это оказалось абсолютно новым ощущением, и черт ее побери, если ей это нравилось.