Джудит Гулд - Вторая любовь

Дороти-Энн поморщилась от его едкой насмешливости. Она ощущала его боль, как свою собственную, как ноющую рану, как будто кто-то вонзил в нее нож. Она чувствовала его ярость и негодование.

— Начиная с моего прадеда, мой дед, мой покойный отец… и теперь моя мать… с самого начала мы, Уинслоу, были настоящими профи, когда речь шла о самосохранении. Но особенно искусными мы оказались в том, что сегодня называется «плести паутину». Задолго до того, как появился этот термин, мы уже стали истинными мастерами в этой области. Но ты знаешь, что это такое на самом деле?

Дороти-Энн покачала головой.

— Это когда ни один поступок не кажется неоправданным, — произнес он задумчиво. — Поправить законодательство так, как нам удобно, обманывать читателей или слушателей, даже навести лоск на нашу грязь, чтобы на публике мы благоухали как розы. Мы всегда делали чуть-чуть больше. Мы даже переписали историю своей семьи!

— Что ты имеешь в виду?

— Да ты сама знаешь, — ответил Хант. — Ложь. Искажение правды. Я познакомился с уже «санированной» семейной историей, переписанной, готовой к изданию версией. Меня никогда не посвящали в ужасные секреты. Я узнал правду только от бабки по отцовской линии. Когда старушка умирала, она рассказала мне обо всем. — Уинслоу покачал головой. — Представь только! Если бы не она, я бы так и жил во тьме, точно как несчастный Джон Дурень Публика.

И Хант снова замолчал. Во всей его позе чувствовалась глубокая печаль. Его мысли пребывали явно не здесь и не сейчас, а в далеком прошлом.

«У смертного одра его бабушки», — сообразила Дороти-Энн.

— Бабушка Уинслоу рассказала мне обо всем в надежде, что я стану другим, — напряженно продолжал он. — Она сказала, что не сможет умереть с миром, пока я не произнесу клятву.

— И ты поклялся.

— Да. Мне тогда было шестнадцать.

— И поэтому ты занялся политикой? Чтобы исполнить клятву и смыть грехи отцов?

— На самом деле я не собирался заниматься политикой, — признался Хант. — Эта идея принадлежит моей матери. — Он грустно улыбнулся. — Когда семья уже достигла богатства, положения в обществе и славы, я полагаю, остается единственная цель.

— Политика, — мягко подсказала Дороти-Энн.

— Высшее путешествие во власть, — кивнул Хант. — Ты бы видела мою мать, когда я согласился. Но даже она бы так не радовалась, если бы знала мои мотивы.

— Под мотивами, как я понимаю, ты подразумеваешь клятву.

— Да, Дороти-Энн. Мою клятву. С самого начала у меня был свой собственный план. Разумеется, я догадывался, что одно хорошее яблоко не сможет заменить целую тонну испорченных. Но я все-таки хотел внести кое-какие различия, пусть и незначительные.

— А когда твоя мать обнаружила, что ты сам по себе? Что ты работаешь в интересах избирателей, а не в интересах семьи? Как она на это прореагировала?

Хант коротко хохотнул.

— Как ты и ожидаешь. Хотел бы, чтобы ты это видела. Она была вне себя от ярости. Правда, все это длилось не более пяти секунд. Верная себе, она сразу решила использовать мою непредвзятость себе на пользу. Ты должна понять. У моей матери нюх на такие вещи. Так прямо и видишь, что у нее перед глазами маячит Белый дом. — Хант улыбнулся своей слушательнице короткой печальной улыбкой. — Но вернемся назад. Существовал еще один семейный секрет, которым бабушка Уинслоу со мной не поделилась. Сначала я решил, что она специально от меня все скрыла. Но позже я понял, что ошибался. Бабушка только подозревала правду, но доказать ничего не могла. Если бы у нее были доказательства, я уверен, она бы мне все сказала.

— Что сказала?

Хант уставился на усыпанный звездами горизонт, потом повернулся и покачал головой. На мгновение он закрыл глаза. Его дыхание вырывалось со стоном. Наконец Хант снова взглянул на Дороти-Энн.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? Что я рос единственным ребенком?

— Да, — кивнула Дороти-Энн. — Тебе отчаянно хотелось иметь брата или сестру.

— И как хотелось. Я бы все отдал за это. Все, что угодно! Я надеялся, я молился, я давал Господу странные обещания, только бы Он ответил на мои молитвы. — Уинслоу еще раз покачал головой. — Разумеется, ответа не последовало. И со временем я с этим смирился. И перестал молиться.

— Я понимаю, что ты чувствовал, — негромко добавила Дороти-Энн. — У нас намного больше общего, чем ты можешь представить.

— Значит, ты понимаешь.

Дороти-Энн кивнула:

— Куда лучше, чем ты думаешь. Мое детство было похожим на твое. Но продолжай, заканчивай свою историю.