Мэри Брэддон - Аврора Флойд

— Поверьте мне, Аврора, я на за что на свете не подсматривал бы за вашими поступками, не предписывал бы вам, кого осыпать вашими благодеяниями. Нет, Аврора, если бы мое право было даже сильнее, если бы я был уже вашим мужем; но этот человек, этот незнакомец такой неприличной наружности, который говорил с вами теперь — я не думаю, чтобы вы должны были помогать подобным людям.

— Может быть, — отвечала Аврора, — я не сомневаюсь, что я помогаю многим, которые, по-настоящему, должны были бы умереть в рабочем доме или на большой дороге; но видите, пока я стану справляться, заслуживают ли они моей помощи, они могут умереть от голода, стало быть, лучше бросить несколько шиллингов какому-нибудь несчастному существу, которое так развратно, что умирает с голода и не заслуживает, чтобы его накормили.

В этих словах была какая-то беззаботность, которая сердила Тольбота, но он не мог сделать возражения на это; кроме того, что это отвлекло бы его от предмета, который он с терпением хотел разведать.

— Но кто же этот человек, Аврора?

— Продавец собак.

Тольбот вздрогнул.

— Я думал, что он окажется чем-нибудь ужасным, пробормотал он: — но, ради Бога, что ему нужно было от вас, Аврора?

— Того, что нужно почти всем моим пенсионерам, — ответила она, — пастор ли новой капеллы с средневековыми украшениями, желающий соперничать с нашей церковью на одном из холмов, близ Норуда, прачка ли, сжегшая утюгом белье и ищущая средств его поправить, или светская дама, желающая приютить детей бедного продавца серных спичек, или профессор, собирающийся читать лекции о политической экономии, или о Шелли и Байроне, или о Чарльзе Диккенсе и о современных юмористах — им всем нужно одно: деньги! Если я скажу пастору, что мои принципы не сходятся с догмами его веры, он тем не менее будет рад моим ста футам. Если я скажу светской даме, что я имею особенное мнение о сиротах продавцов серных спичек, и держусь моей собственной теории против воспитания мисс — она пожмет плечами, но позаботится сообщить им, что всякое пожертвование от мисс Флойд будет ей равномерно приятно. Если я скажу им, что я совершила полдюжины убийств, или что я поставила в моей уборной серебряную статую жокея, выигравшего приз на прошлогодней дербийской скачке, и денно и нощно поклоняюсь ей — они все-таки возьмут деньги и ласково поблагодарят меня, как сейчас сделал этот человек.

— Но одно слово, Аврора: этот человек из здешних окрестностей?

— Нет.

— Как же вы его узнали?

Аврора поглядела на него с минуту пристально, твердо, с задумчивым выражением в этой вечно изменчивой физиономии; посмотрела как будто мысленно рассуждала о чем-то. Потом вдруг встала, завернулась в шаль и пошла к двери. На пороге она остановилась и сказала:

— Этот допрос не совсем приятен, капитан Бёльстрод. Если я вздумаю дать пять фунтов человеку, который просит меня об этом, я надеюсь иметь полное позволение на это и не хочу, чтобы с меня требовали отчета в моих поступках — даже вы.

— Аврора!..

Нежный упрек в тоне поразил ее в сердце.

— Вы можете поверить, Тольбот, — сказала она: — точно можете поверить, что я слишком хорошо знаю цену вашей любви для того, чтобы подвергнуть себя опасности лишиться ее словом или поступком — вы должны этому верить.

Джону Меллишу очень надоел Париж. Лучше любовь и кусок черного хлеба на чердаке, чем дорогая пища в высоких салонах первого этажа, подаваемая раболепными слугами, сдерживающими улыбку над нашим французским произношением. Ему страшно надоела улица Риволи, позолоченная решетка тюильрийского сада и безлиственные деревья за нею. Ему надоела площадь Согласия, Элисейские Поля и стук копыт конвоя, окружающего императорский экипаж, когда Наполеон Третий, или императорский принц выезжали кататься. Ему надоели широкие бульвары, театры, кофейные, перчаточные магазины — надоело стоять перед окнами брильянтщика в улице Мира и воображать Аврору Флойд в бриллиантах и жемчужных диадемах, разложенных там. Он серьезно думал иногда купить жаровню и угольев и спокойно задушиться в огромной позолоченной зале в гостинице Мёриса. Какая была ему польза в его деньгах, в его собаках, в его лошадях, в его обширных десятинах? Все это не могло ему купить Аврору Флойд. Какая польза была ему в жизни, если дочь банкира отказывалась разделить ее с ним?

Вспомните, что этот высокий, голубоглазый, кудрявый Джон Меллиш был с колыбели избалованным ребенком — избалован бедными родственниками и приживалками, слугами и льстецами; с первого часа до тридцатого года своей жизни — и ему казалось так тяжело, что эта прелестная женщина не будет принадлежать ему.