Маурин Ли - Счастливый билет

— Моя дочь. Она приехала на каникулы из Калифорнийского университета.

Лизе ужасно хотелось спросить, а где его жена, и она вдруг поняла, что отчаянно надеется, что он вдовец или разведен. Проклятье, опять она взялась за свое! Ее снова влекло к мужчине, которого она совсем не знала и который, скорее всего, ненавидел ее.

— Отвечая на ваш невысказанный вопрос, скажу, что мы с женой развелись пятнадцать лет назад, — неожиданно произнес Джим. — Сейчас она живет в Канаде с новым мужем.

— Я не собиралась расспрашивать вас об этом, — солгала Лиза и обрадовалась и смутилась одновременно, когда он поморщился.

— Послушайте, — быстро сказал Джим. — Я хочу извиниться за свое поведение в тот день, когда вы приходили на фабрику. Я вел себя по-хамски, и мне очень стыдно.

— К чему извинения? Что заставляет вас полагать, будто цель моего появления была не той, о которой вы подумали с самого начала, — то есть осмотреться и оценить ваше предприятие по просьбе моего супруга?

— Потому что теперь я это знаю.

Поначалу Лиза решила, что Фергюс проболтался, но потом Джим добавил:

— Поль сказал мне, что вы на нашей стороне.

— Поль?

— Поль Мэйсон. Его родители работают в Феррис-Холле. — Он улыбнулся. — Я получил прощение?

— Не могу же я отказать в прощении на Рождество, — сухо ответила Лиза. — Это было бы не по-христиански.

— Итак, я прощен?

— Полагаю, да.

— Отлично! — Джим широко улыбнулся. — День прожит не зря.

— Не радуйтесь заранее, — разозлилась Лиза.

Она знала, что грубит ему намеренно, потому что он все сильнее нравился ей. А ведь она поклялась, что после Криса больше никогда не будет иметь дела с мужчинами.

Лиза даже не заметила, как они доехали до Феррис-Холла. Когда они подкатили к входу, она увидела на площадке перед домом своего мужа. Он и Мэйсон стояли рядом с «мерседесом», и Тони размахивал руками, как избалованный ребенок.

Джим Харрисон посмотрел на него, потом перевел взгляд на Лизу, и на его мужественном и добром лице появилось недоумение. Казалось, он спрашивал: «Почему, ради всего святого, вы вышли за него замуж?» Этот вопрос Лиза все чаще задавала себе сама. И не находила на него ответа.

Наконец-то театральный сезон закончился. Чувство облегчения оказалось столь сильным, что актеры выложились без остатка на последнем спектакле в субботу вечером. Режиссер-постановщик с негодованием воскликнул:

— Если бы вы так играли с самого начала, мы бы вытащили эту пьесу!

После окончания спектакля труппа устраивала вечеринку, но едва Лиза взглянула на жирные сосиски в тесте и слоеные пирожки с мясом и рыбой, разложенные на столах за кулисами, как ее затошнило при одной мысли о том, что придется запихивать в себя эту нездоровую пищу, в которой полно консервантов и красителей. Она хотела успеть на ночной поезд до Броксли, и тогда завтра, во время утренней пробежки по холмам, она уже будет дышать чистым, незагрязненным воздухом. Чем здоровее Лиза становилась, тем больше была вероятность того, что шишка наконец исчезнет, хотя пока она упрямо оставалась на прежнем месте, несмотря на все усилия Лизы. И пусть «горошина» не увеличивалась в размерах, всякий раз, когда Лиза касалась левой груди — что случалось по нескольку раз на дню, — она неизменно нащупывала там уплотнение.

В гримерной Лиза сидела одна — с того дня, как прозвучало страшное слово «рак», актриса, с которой они делили комнату, теперь появлялась там только после ее ухода. Едва Лиза успела снять грим, как раздался стук в дверь.

— К вам посетитель, мисс Анжелис.

В гримерную вошла женщина. Она была огромной, как воздушный шар, и тяжело отдувалась при ходьбе. Незнакомка принесла с собой солоноватый запах пота. Узел у нее на затылке распустился, и снежно-белые волосы выбились из-под резинки и торчали вокруг головы, словно змеи горгоны Медузы. На женщине было шелковое платье с вульгарным глубоким вырезом, висевшее на ней мешком. Несмотря на то что выглядела она лет на шестьдесят, кожа у нее на лице оставалась свежей и гладкой, как у молоденькой девушки.

Она со вздохом опустилась в кресло и сказала:

— Ты не узнаешь меня, верно?

— Мне ужасно жаль, но да, не узнаю, — ответила Лиза, пытаясь скрыть раздражение. Она была не в настроении принимать посетителей.

— Это я, Джекки.

Джекки! Господи Иисусе, как могла симпатичная, хорошо сложенная девушка, которую она знала много лет назад, превратиться в это… это страшилище?