Айрин Хант - Счастливая встреча

— Ужин будет готов через полчаса, лапочка. И не волнуйся. Ночью все будет хорошо, я обещаю!

Он мягко прикрыл за собой дверь, а она, окаменев, тупо уставилась в пространство. Она не понимала его двусмысленного намека!

Выйдя из оцепенения, она заставила себя распаковать чемодан, отложить в сторону вещи, требующие стирки — их, на удивление, оказалось мало, выбрала свежее белье и свое любимое домашнее платье до колен, без выреза и с пояском, а потом пошла принять душ.

Она не сделает того, что ей подсказывает ее трусость: остаться в своей комнате, сославшись на головную боль, и таким образом избавить себя от необходимости вместе ужинать и вместе провести время, если она правильно поняла его. Если он собирается немного подразнить ее, потренировать свое умение доводить ее возбуждение до крайней степени, она сумеет показать ему, что значит чувствовать себя отверженным.

Ее учеба далась ей трудно, зато теперь она знает, как обращаться с ним.

Но уже через час она не была так уверена в себе. Не то чтобы он пытался что-то предпринять — причина была в другом. Он даже не коснулся ее, кроме как глазами. Но этот медленный, скользящий, ласкающий взгляд произвел на нее большее воздействие, чем откровенное объятие любого другого мужчины.

Как и в ее первый вечер здесь, они ужинали за кофейным столиком в гостиной. Он приготовил простую еду: яичница с жареными грибами, сыр и фрукты, и опять его отношение к ней изменилось. Он обращался с ней теперь как со своим лучшим другом.

Она призналась себе, что не знает, как быть, и вызвалась поэтому приготовить кофе в качестве своего вклада в совместный ужин.

Облокотившись на кухне на стол из нержавеющей стали, она ждала, когда кофе будет готов, и раздумывала, почему она чувствует себя сейчас совершенно свободно и спокойно и одновременно как-то неестественно и неловко.

Когда она несла обратно поднос с кофе, ответ у нее уже был готов. Адам обращался с ней как с платонической подругой, разговаривал с ней как с человеком, имеющим свое мнение и хорошо работающую голову. Она отвечала ему тем же, говорила открыто, спокойно, обнаруживая, что их объединяют общие взгляды в политике, музыке, литературе — они даже поддерживают одну и ту же благотворительную организацию. И поэтому она вдруг поняла, что, в сущности, ей этот человек нравится!

Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило в ее планы. Только не это! Так как же ей теперь быть? Она твердо решила, что будет сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.

Но этот мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно встал, чтобы взять у нее поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку; и опять он выбил у нее почву из-под ног своим вопросом:

— Так чем же тебя так расстроила Ванесса?

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар в чашке, вспомнить, что она зачем-то упомянула о своей ссоре с Ванессой, которая усугубила ее и без того плохое настроение.

— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь и изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело платьем, он, в свою очередь, тоже иронично улыбнулся.

— Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?

— Точно! — Ее томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз. И весь мир сжался до размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.

Она встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей, так спокойно и неторопливо, как будто ничто уже не могло нарушить это драгоценное состояние их тихой гармонии.

— Этого следовало ожидать, не расстраивайся. Она потом отойдет. — Он устроился поудобнее в своем кресле, скрестив длинные ноги и прикрыв глаза своими длинными густыми ресницами. — Ее всегда возмущало мое существование, она безумно ревновала при мысли, что у нас с отцом могут быть какие-то отношения не в связи с чеками на мое содержание, которые он регулярно высылал. Именно поэтому наши встречи, к сожалению, всегда приходилось держать в секрете.

— И ты не возражал? — не подумав, спросила Селина. Конечно, ему не было все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не волновало, у него не возникла бы эта дикая идея насчет шантажа. Он покачал головой и медленно улыбнулся, почти убедив ее в том, что она ошибалась, когда настаивала на том, что его гложет жажда мести.