Джон Пэрис - Кимоно

Джеффри никогда еще не видел ничего, производящего столь сильное впечатление. Он повернулся к своей маленькой спутнице, как бы ожидая ответа на испытываемые им чувства. И ответ был дан. Прежде чем он сообразил, что случилось, он почувствовал, как мягкие рукава кимоно, как крылья, обняли его шею и горячий рот девушки прижался к его губам.

— О, Джеффри! — прошептала она.

Он сел за низким столиком у закрытого ставнями маленького ресторана, держа Яэ на коленях, придерживая ее и обнимая своей сильной рукой так, как она об этом мечтала. Будда Бесконечного Понимания улыбался им сверху.

Джеффри был далек от того, чтобы побранить девушку; он слишком мужчина для того, чтобы не быть тронутым и польщенным искренностью и доверчивостью этого объятия. Он был и чересчур англичанин, чтобы заподозрить настоящий, чувственный мотив его и воспользоваться удобным случаем.

Вместо того он сказал себе, что это просто дитя, возбужденное красотой и романтичностью ночи, подействовавшей ведь и на него самого. Он и не подумал, что они ведут себя, как любовники. Он взял ее на колени и погладил ее руку.

— Разве это не прекрасно? — сказал он, смотря вверх, на Будду.

Она встрепенулась при звуке его голоса и опять обвила руками его шею.

— Джеффри, — прошептала она, — как вы сильны!

Он поднялся, улыбаясь, с девушкой на руках.

— Если бы не ваш большой оби, — сказал он, — вы бы совсем ничего не весили. Теперь держитесь крепче: я понесу вас домой.

Он стал спускаться по аллее пружинистыми шагами. Яэ чувствовала почти у своих губ могучий профиль его крупного лица, лица солдата, созданного для того, чтобы строго повелевать мужчинами и быть уступчивым перед женщинами и детьми. От него веяло знаком свежести, ароматом чистого человека. Он не смотрел на нее. Его глаза были подняты к темной тени над головой, его душа еще полна внезапным видением Будды Амитабы. Он едва помнил о полукровной девушке, так тесно прижавшейся к его груди.

Яэ интересовал дай-бутсу только как фон для любовного приключения, как хороший предлог для пожатия руки и экстатического движения. Она это пробовала уже однажды со своим любовником — школьным учителем. Ей вовсе не пришло в голову, что Джеффри чем-нибудь отличается от других ее поклонников. Она думала, что только она, она сама и одна, причина его волнения и что его сосредоточенное выражение, когда он спускался в темноте, было признаком страсти и признанием ее чар. Она была слишком тактична, чтобы сказать что-нибудь, ускорить события, но почувствовала себя разочарованной, когда показались освещенные дома и он поставил ее на землю без всяких дальнейших ласк. В молчании вернулись они в отель, где немногие утомленные пары еще вертелись при звуках спазматической музыки.

Джеффри был теперь утомлен; и влияние вина исчезло.

— Спокойной ночи, Яэ, — сказал он.

Она взялась за борт его сюртука; она охотно поцеловала бы его опять. Но он стоял неподвижно и прямо, как башня, не наклоняясь к ней.

— Спокойной ночи, Джеффри, — прошептала она, — я никогда не забуду этой ночи.

— Это было прекрасно, — сказал англичанин, думая о великом Будде.

Джеффри вернулся в свою комнату, где мирно спала Асако.

Он был истинный англичанин. Только первый момент удивления при поцелуе девушки мог потрясти его лояльную верность. С ограниченностью страуса, которую наши континентальные соседи называют лицемерием, он прятал голову за свои принципы. В качестве мужа Асако он не мог флиртовать с другой женщиной. Как друг Реджи он не мог флиртовать с его возлюбленной. Как честный человек он не мог играть чувствами девушки, которая никогда не будет иметь для него значения. Следовательно, инцидент подле великого Будды не имеет в себе ничего важного. Итак, он может лечь и заснуть с легким сердцем.

Джеффри проспал полчаса или немного больше и был пробужден внезапным толчком, как если бы все здание вдруг столкнулось с каким-нибудь другим, или кулак гиганта ударил по нему. Все, находящееся в комнате, было в движении. Висячая лампа раскачивалась, как маятник часов. Картины на стенах тряслись, а китайские украшения на каминной полке сдвинулись и упали с шумом.

Джеффри вскочил с постели и бросился туда, где спала его жена. Даже пол был ненадежен, как палуба корабля.

— Джеффри, Джеффри, — звала Асако.

— Это, должно быть, землетрясение, — сказал ее муж. — Реджи говорил мне, что этого следует ожидать.

— Это опять сделало меня больной, — сказала Асако.