Николай Новиков - Предвыборная страсть

После долгого, страстного поцелуя Анжела неожиданно спроста:

— Милый, ты такой красивый, умный, представительный мужчина! Ну почему не ты, а твоя жена — мэр города, не ты, а она хочет стать депутатом Государственной Думы?

— Потому, что я ленивый, — довольно хмыкнул Агеев. — Люблю наслаждаться жизнью, как сейчас с тобой, люблю, когда меня любят. А она любит свою работу. Суета, беготня, договоры, переговоры, выговоры… Ужас! Она красивая женщина, но злая, черствая, дерганая.

— Наверное, в постели страстная?

— Какая там страсть, Анжела?! Самое лучшее, что можно услышать ночью: ну, давай побыстрее, мне завтра рано вставать, на хлебокомбинате мука кончается, нужно разобраться, а то город без хлеба останется. Ты себе можешь представить такое?

— Ну, и как ты «даешь побыстрее»? Она делает то, что я умею?

— Ты сегодня очень уж любопытная, с чего бы это?

— Ну, интересно же, Боренька, — капризно протянула Анжела, порывисто поцеловала и снова уставилась на него ждущими глазами. — Расскажи.

— Ничего она не умеет, — поморщился Агеев. — В этом вопросе она тебе и в подметки не годится.

— А вопрос-то самый главный, — промурлыкала Анжела.

— Кто же спорит, — Агеев прижал ее к груди. — Я надеюсь, ты не разучилась быть фантастической женщиной?

Он рывком подхватил девушку на руки, вскочил с кресла. Она крепче обняла его шею. Их губы снова слились. Агеев закружил Анжелу перед кроватью, а потом вместе с нею упал на голубое одеяло. Юбка задралась, и в промежутке смуглых ног сверкнула белая полоска трусиков — полоска девственного снега в глубоком ущелье. Правда, этот снег вряд ли был девственным, но от этого не стал менее загадочным и манящим.

Шумно дыша, сплетясь телами, они катались по кровати, не разнимая жадных губ. Анжела постанывала, всхлипывала, приоткрыв губы, извивалась, выгибая спину; ее дрожащие пальцы стали судорожно расстегивать молнию на его брюках. Агеев тоже словно обезумел, хищно, едва сдерживая рычание, срывал с нее одежду, швырял за спину. Он забыл, что она умеет раздеваться упоительно красиво. Ему так нравилось это! И она забыла, что хотела вновь порадовать его своим потрясающим искусством.

— Я лучше твоей жены, милый? Лучше? — яростно хрипела, почти переходя на завывание, Анжела.

— Пожалуйста, не напоминай мне об этой мымре, — взмолился Агеев. — Ты фантастическая женщина, я люблю тебя, Анжела! Только ты властительница моего сердца…

— Тебе хорошо со мною, Боренька?

— Прекрасно… — Он ласково сжал напрягшиеся соски ее грудей, опустил ладонь ниже, погладил упругий, гладкий живот, еще ниже, накрывая удивительный оазис в белом безмолвии. Анжела подняла глаза, вдруг заблестевшие от непрошеных слез.

— И это принадлежит какому-то мэру?.. — Анжела не в силах была оторвать восхищенного взгляда от широкой, поросшей густыми черными волосами груди Агеева.

— Тебе… это все принадлежит тебе, моя королева, моя волшебница…

— Ой, — простонала Анжела и потянулась губами к его животу. И уже добравшись туда, еще раз простонала: — Ой, умираю!

— Не умирай, моя звездочка…

Комната медленно остывала.

Утробные звуки, метавшиеся над огромной кроватью, раскалявшие воздух в комнате — хриплые стоны, невнятное бормотание, причмокивание и чавканье, скрип и скрежет, вопли восторга и прерывистое дыхание, легкие шлепки и звонкий смех — плавно отплывали в темные углы, рассеивались, превращались в ничто…

Агеев ушел. Он опасался, вдруг его фря дома, ваяет завтрашнюю речь. Что, если в это время позвонит директор Стригунов и выяснится, что рабочий день закончился два часа назад? Нужно будет Борису придумывать, где был, а придумывать не хочется. После сумасшедшего часа блаженства сил осталось только, чтобы добраться до любимого дивана…

Анжела нежилась под голубым одеялом, еще чувствуя на губах терпкий вкус прощального поцелуя Бориса. Еще теплым было место рядом, где он лежал после всего, ласково поглаживая пальцами шелковую кожу ее живота. Нужно было вставать и идти в ванную, выпрыгнуть из-под одеяла, как это сделал он. Выпрыгнул, а она потянулась, схватила обеими руками предмет его особой гордости и дурачилась, тормошила, поглаживала, как птенчика, пощипывала, целовала, пока не превратился птенчик в могучего орла. И так увлекла ее эта игра, что испытала новый, самый сильный приступ желания. Вместе с ним. Он стоял с закрытыми глазами и стонал так громко, что, наверное, соседи переполошились. Ну и пусть!