Фред Стюарт - Титан

— Я бы оказал вам ее и без рубина, — ответил он, потом взглянул на великого князя и улыбнулся: — Но лучше окажу с рубином.

Впервые за этот день великий князь тоже улыбнулся.

— Я знал, что молодой американский бизнесмен оценит это деловое предложение, — сказал он и встал. — Так вы согласны?

Ник тоже встал, и они обменялись рукопожатием.

— По рукам. Но не следует ли мне положить камни на ваше имя?

— Нет. Англичане могут их конфисковать. Лучше поместите на свое имя. Вам я доверяю больше, чем английскому правительству.

— Польщен, сэр.

— А теперь вам, думаю, лучше идти. Мише кисет, разумеется, не показывайте. Не думаю, что из-за него у вас будут неприятности, но кто знает?

Ник опустил кисет в правый карман брюк. Драгоценности заметно выпирали, но он надеялся, что сумеет скрыть это от Миши, а потом наденет плащ, под которым ничего не будет заметно.

— Желаю вам и вашей семье удачи, сэр, — сказал он.

Великий князь огляделся вокруг.

— Я жил в удивительно красивом мире. Но теперь красоте не осталось здесь места. — Он развел руками и добавил: — Сейчас не самое удачное время для того, чтобы быть русским великим князем.

Ник спускался по лестнице и гадал, доведется ли ему когда-нибудь еще увидеть сказочный дворец? Когда он достиг холла, из тени под мраморной лестницей выступил Миша. В руке он держал револьвер.

— Гражданин Романов держит меня за дурака, — прошептал он. — Но мне известно, для чего он пригласил вас к себе. Он вам передал что-то, что вы должны увезти с собой в Америку, не так ли?

Ник сунул руки в карманы и напустил на себя вид холодного равнодушия.

— Нет, — ответил он и как ни в чем не бывало направился к своему плащу и зонту, которые лежали на полу.

— Все, что находится в этом дворце, принадлежит народу России, — сказал Миша, повысив голос. — Я настаиваю на том, чтобы вы дали себя обыскать.

Ник повернулся к нему лицом, вынул руку из карманов и развел их в стороны. Замшевый кисет был зажат у него в правом кулаке.

— Обыскивайте, — сказал он.

Миша был не готов к такому ответу. Он стал приближаться к Нику, все еще направляя на него револьвер. Правда, оружие подрагивало у него в руке: юный революционер нервничал.

— Гражданин Романов — враг народа! — с вызовом проговорил он. — Все Романовы — враги народа!

— Я знаю. Не могли бы вы поторопиться? Я должен вернуться в гостиницу.

— Что там у вас в правой руке?

— Детская игрушка.

Миша остановился напротив Ника, уткнув дуло револьвера американцу в живот.

— Дайте сюда, — потребовал он, протягивая руку. Сделав короткий взмах, Ник засадил кулаком, в котором был зажат кисет, Мише в челюсть. Одновременно он вышиб левой рукой револьвер, и он отлетел к стене. Миша взвыл от боли и отступил на шаг. Используя кисет в качестве кастета, Ник ударил Мишу в нос. Послышался характерный хруст. Миша упал на колени, закрывая обеими руками лицо, и завыл. Кровь сочилась у него между пальцами. Ник бросился сначала за револьвером, потом за плащом и зонтом. Миша смотрел на него залитыми слезами глазами и все не мог отнять рук от лица. Ник прицелился ему в голову.

«И я его сейчас убью? — подумал он. — Если нет, то тем самым поставлю в трудное положение великого князя. Но, Боже мой, это ведь почти ребенок… Я не могу убить мальчишку, даже если он один из этих паршивых большевиков… А великому князю придется позаботиться о себе самостоятельно. Я и так делаю все, что в моих силах для него…»

Не отводя револьвера от Миши, в глазах которого застыл ужас, Ник стал пятиться к входной двери. Открыв дверь, Ник подмигнул Мише и сказал:

— Счастливой революции.

С этими словами он выбежал под дождь.

Телеграмма от Альфреда Рамсчайлда, полученная Ником накануне, гласила:

«Глубоко взволнован и обрадован твоим освобождением. Обо всем уведомил твою мать. Корабль с оружием продан Англии, но комиссионные для тебя сохранены как признание высокой услуги, оказанной тобой нашей компании. Поезжай в Лондон через Стокгольм. Пятнадцатого в воскресенье увидимся в отеле “Савой”».

Семь долгих месяцев, проведенных им в лесной избушке, в плену у большевиков, неплохо окупились. Он не только имел в банке девятьсот тысяч долларов, положенных Рамсчайлдом на его имя, но еще и рубин, который стоил не меньше ста тысяч. Он бежал по набережной Мойки под дождем и думал о том, что, когда крушатся империи, умный и ловкий всегда сумеет даже уличный булыжник обратить в целое состояние.