Фред Стюарт - Титан

— Потому что сегодня она мне солгала.

— О!

— Она сказала, что ездила за покупками. Но ее машина все время оставалась в гараже. Она пользовалась такси. Ни одна женщина не возьмет такси для того, чтобы поехать за покупками, если у нее есть машина и личный шофер в распоряжении. Я прав?

— Абсолютно.

— Тогда возникает вопрос: куда она ездила на такси?

— Какие-нибудь догадки?

— Нет, но я твердо решил до этого докопаться.

Он больше не касался этой темы, но Диана знала, что он серьезно рассержен.

Они приехали на Барроу-стрит, которая выглядела больше похожей на улицу 1850 года, чем на улицу середины XX столетия. Они поднялись по продавленной лестнице на четвертый этаж.

— Слава Богу, что я бросила курить, — произнесла Диана, тяжело дыша.

— Файна просто влюбилась в бедность. Главным образом потому, что она с детства не знала, что это такое. Она без ума от этой лачуги.

Когда они наконец достигли последней лестничной площадки, где было темно, несмотря на окно, Ник нажал кнопку звонка у двери.

— Представь себе, каково это — тащить сумки с продуктами на такую высоту, — шепнул он Диане на ухо. — Файна говорит, что, по крайней мере, здесь чисто. И нет тараканов.

— Рада это слышать. Особенно перед едой.

— Извини, — засмеялся Ник.

Он снова позвонил.

— В четырех кварталах отсюда живет мой второй сын Эдвард. Он пишет величайшую американскую книгу. По крайней мере, так говорит. Его работа длится уже почти пять лет, но пока что я не видел ни одной главы, не то что всей книги. Но я ему ничего не говорю. У меня было слишком много проблем со старшим сыном Чарльзом, и с тех пор я решил по возможности не вмешиваться в личные дела своих детей.

— А тебя не беспокоит, что Файна стала актрисой?

— Абсолютно не волнует. Она пошла в мать. Я очень доволен ею. Я считаю, что у нее талант и большое будущее.

Наконец Файна открыла им дверь. На ней был белый передник, а под ним шотландская шерстяная юбка и синяя кофточка. Она улыбнулась Диане:

— Добро пожаловать в самую фешенебельную во всем Нью-Йорке квартиру. Привет, пап.

Она поцеловала отца, и они втроем прошли в гостиную с застекленной крышей.

— Ваша уха пахнет просто восхитительно! — воскликнула Диана, осматривая квартиру, которая напоминала ей мансарды-мастерские художников, которые ей часто приходилось видеть в Париже. Ник помог ей снять соболью шубу. Файна положила ее прямо на кровать.

— Да. А запьем мы все просто сказочным вином! — сообщила она, исчезая на минуту в спальне и крича оттуда: — Белое! «Шатонеф-дю-Пап»!

— О, я люблю это вино, — сказала Диана, взяв со стола фотографию в рамке, на которой был запечатлен мужчина в профиль с сигарой. Это был классический студийный голливудский портрет. А темные волосы мужчины были уложены в прическу, модную в начале двадцатых.

— Слушай, Ник, как тебя отлично сфотографировали, — восхитилась она. — Кто снимал?

— Это не я. Это Род Норман.

Она едва не выронила портрет.

— О Боже… — прошептала она, ставя фотографию обратно на стол.

И снова ее переполнило чувство вины. Эта очаровательная, талантливая и красивая девушка, которая теперь принимает ее у себя в квартире… Она даже не знает, что Диана в ответе за смерть ее отца. Господи, да как же она могла совершить такое?!

И тогда ей вспомнились цинизм Кемаля, собственная ненависть, наемные убийцы… Она вспомнила, как это совершила. Двадцать восемь лет назад это казалось легким, простым и безопасным.

Теперь же — особенно когда Файна с сияющей улыбкой вернулась в гостиную — Диана расценила свое тогдашнее поведение как чудовищное.

Призрак убиенного Рода Нормана начал преследовать ее спустя почти тридцать лет.

— Ник, я знаю, что тебе неприятно говорить о смерти Викки, — сказала Диана спустя полтора часа, когда они вдвоем возвращались от Файны. — Не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что это не несчастный случай? То есть, я хотела сказать: не случайное убийство?

Он повернулся и взглянул на нее. На его красивом лице отражались блики разноцветных огней уличных фонарей и рекламных щитов.

— С чего это ты взяла?

— Не знаю. Только что за столом я мучилась ужасными угрызениями совести по поводу своей ответственности за гибель Рода Нормана, отца Файны. Не понимаю до сих пор, что заставило меня удержаться от признания: «Это я сделала». Мне было так стыдно… И потом я подумала, что убийство Рода Нормана в то время тоже показалось всем бессмысленным и случайным, как гром среди ясного неба. Так ведь?