Фред Стюарт - Титан

— Да.

— Ты сказал еще, что наша с тобой любовь будет длиться вечно. По-моему, ты тогда сказал это, не подумав.

— Надеюсь, ты пригласила меня во Францию не для того, чтобы обсуждать наши любовные воспоминания?

— Не скажи! Для меня это очень важно, Ник. Ты даже представить себе не можешь, как часто ты мне снишься. Ты просто преследовал меня в снах в течение многих лет. Я все еще люблю тебя. Глупо, да? Глупо, что человек может оказывать такое воздействие на другого. Мы, люди, и вправду очень странные создания. — Она немного помолчала. — Скажи, Ник: а я еще оказываю на тебя какое-нибудь воздействие? — Она грустно засмеялась. — Ладно, не трудись отвечать. Мой бизнес сделал меня настоящим экспертом в любви. Мужчины влюбляются и остывают. Только женщина способна на любовь до гроба. Это мой крест, Ник. И моя слабость. Я любила тебя все эти годы. Даже тогда, когда думала, что ненавижу. Отчасти я пригласила тебя в Париж до того, чтобы сказать это. Думаешь, не стоило из-за этого ехать?

Она говорила спокойным, убеждающим тоном. Он сам удивился тому, насколько сильно его тронули ее слова.

— Нет, — сказал он. — Может, и стоило.

— Ты был счастлив с Эдвиной?

— Очень. О мужчинах ты, конечно, можешь отзываться цинично, Диана, но знай: Эдвину я любил так, как ты говоришь, что любишь меня. Ее уже нет со мной, но я все еще люблю.

Она теребила ремешок своего кошелька.

— Выходит, — сказала она, — все эти годы мы двигались с тобой в противоположных направлениях. Я любила тебя, а ты любил Эдвину. Но я думаю, что именно это и делает жизнь интересной: противоречия. И тут самое время перейти к другой причине, заставившей меня пригласить тебя в Париж. Ты кое-что должен мне, Ник, и я собираюсь предъявить счет. Не из злобы и не из мести. Все это во мне давно умерло. Просто из чувства справедливости.

— Что я тебе должен?

— Нацисты поносят тебя в своей печати, — уклончиво начала она.

— Что с того? Американцы поносят меня в нашей печати.

— Доктор Геббельс называет тебя Титаном смерти. Он говорит, что войну спровоцировали ты и Черчилль. Он заявляет, что вы заработали на войне сотни миллионов. Это правда, Ник?

— Естественно, я делаю деньги. По-моему, едва ли найдется предприниматель, кроме разве что производителя игрушек, который бы не делал деньги на этой войне. И, знаешь… Гляжу я на твое норковое пальто и думаю, что ты тоже неплохо устроилась. Кстати, я удивляюсь, как у тебя хватает смелости носить его на людях?

Она пожала плечами:

— Здесь меня считают экзотической личностью, у которой всегда свой стиль. Парижане простят всякого, что бы он ни делал, если у него есть свой стиль.

— Но когда война кончится, не думаю, что они будут столь же снисходительны. Особенно когда узнают, откуда у тебя эти деньги.

— Вот ты сам и заговорил о том, о чем я не решалась начать. Я доила нацистский режим как могла, но я никогда не симпатизировала нацистам. Геринг умеет быть очаровашкой, но внутри он животное. И кроме того, в сердце я чувствую себя до сих пор американкой. Ты можешь мне не поверить, Ник, но в самом начале войны, когда немцы были еще в силе, я искренне боялась того, что они смогут выиграть. Я боялась за Штаты. Теперь я получила возможность помочь врагам нацистов, и мне радостно на душе от этого. А что до моего будущего, то я рассчитываю обеспечить его с твоей помощью.

«Она очень осторожно подходила к главному, — думал он, глядя на нее. — Но теперь, кажется, начинается».

— Через несколько месяцев я покину Париж, — продолжала она. — Я захвачу с собой столько денег, сколько смогу, и отправлюсь в Швейцарию, где собираюсь дождаться окончания войны. Мне абсолютно все равно, что станет с моим ночным клубом. Если его не прикроют немцы, то это обязательно сделают французы, едва вернут себе власть.

Она замолчала, не спуская с него глаз.

— Ты забрал себе то, что предназначалось мне в наследство, Ник. Ты забрал себе компанию Рамсчайлдов, которая была основана моим дедом и в один прекрасный день должна была стать моей. Я не хочу сказать, что ты забрал ее себе незаконно. Просто ты владеешь ею, а я нет. Я хочу получить часть моего наследства. Я хочу этого, потому что считаю, что имею на это право, и потому еще, что по моем приезде в Швейцарию я хочу иметь обеспеченную старость. Кстати, я лгала насчет тяжелой болезни. Я здорова как лошадь.

— Сколько? — спросил он.

— Я хочу акций Рамсчайлдов на пять миллионов долларов, положенных на мое имя в швейцарском банке.