Любовный дурман

Когда путешественники добрались до места, где лежало в пыли тело чернокожего раба, подобного ифриту, Мариам велела спутнику снять с него одежду и забрать оружие. Нур-ад-дин же, изумившись отваге девушки, ответил, что не станет раздевать и брать оружие у мертвого раба.

Они отправились дальше, ехали жестоким ходом остаток ночи, а когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, и распространилось солнце над холмами, влюбленные достигли обширного луга, где паслись газели, и края его зеленели, и плоды на нем всюду поспели. Цветы там были, как брюхо змеи, укрывались на лугу птицы, ручьи текли на нем, разнообразные видом, как сказал поэт:

Или, как сказал другой:

Путники остановились на отдых в этой долине.

Они пустили коней пастись, сами поели ее плодов и напились из ее ручьев. И Нур-ад-дин с Мариам сели и начали беседовать и вспоминать свое дело. Потом влюбленные стали рассказывать друг другу о злоключениях в разлуке. Вдруг поднялась пыль, застилая края неба, послышалось ржание коней и бряцание оружия.

Оказалось, что отец Мариам поутру решил навестить дочь и ее мужа. Придя в покои дочери в новом дворце визиря, он увидел того лежащим на постели в беспамятстве.

Не найдя во дворце Мариам, правитель разгневался, велел принести горячей воды, крепкого уксуса и ладана и дать понюхать эту смесь визирю, чтобы привести его в чувства. Когда же тот пришел в себя, правитель спросил о том, что произошло и где Мариам.

«О царь величайший, я ничего не знаю, кроме того, что Мариам своей рукой дала мне выпить кубок вина, и после того я пришел в сознание только сейчас и не знаю, что с ней случилось», — ответил визирь.

Помрачнел царь, в гневе выхватил меч и зарубил визиря. Потом послал за конюхами, и когда те явились, потребовал двух своих коней. Конюхи ответили: «О царь, кони пропали сегодня ночью, и наш старший тоже пропал вместе с ними. Утром мы нашли все двери отпертыми». — «Клянусь моей верой, — воскликнул царь, — коней взял не кто иной, как моя дочь, — она и тот пленный, что прислуживал в церкви! Он похитил мою дочь в первый раз, я узнал его, и избавил мальчишку от смерти кривой визирь, которому уже воздано за поступок!».

Призвал правитель Афранджи трех сыновей — а это были доблестные богатыри, каждый из которых стоил тысячи всадников в пылу битвы, — и велел седлать коней. Вместе с сыновьями и несколькими приближенными отец Мариам отправился в погоню за беглецами и настиг их в той долине.

Когда Мариам увидела погоню, она вскочила в седло и, обнажив меч, спросила Нур-ад-дина, готов ли он к сражению.

«Я устойчив в стычке, как устойчив кол в отрубях», — вздохнул юноша и промолвил:

Царевна рассмеялась и ответила: «О господин мой Нур-ад-дин, я избавлю тебя от их зла, хотя бы их было числом столько, сколько песчинок. Садись на коня и будь за моей спиной, а если мы побежим, старайся не упасть, ибо твоего коня не настигнет настигающий». Девушка выпустила из рук конец поводьев, и конь понесся, точно дующий ветер или вода, когда она изливается из узкой трубы. Мариам была из храбрейших людей своего времени, бесподобная в ее век и столетие, ибо отец научил ее еще малолеткой верховой езде и погружению в море боя темной ночью. Царь узнал дочь и сказал старшему сыну: «Бартут, о прозванный Рас-аль-Каллут! Это твоя сестра Мариам. Она несется на нас, готовая к битве. Сразись же с нею, и если одолеешь, не убивай сразу, а предложи христианскую веру. Если она вернется к древней вере, приведи пленницей, а если нет, то убей ее и того проклятого, который с нею». Бартут ответил: «Внимание и повиновение!».