Затем слуги подвели мула с расшитым седлом и посадили на него Мариам и подняли над ее головой шелковый намет на золотых и серебряных столбах. Процессия двинулась и вышла из города через Морские Ворота. Усадив девушку в маленькую лодку, слуги начали грести к большому кораблю. Когда все поднялись на борт, кривой визирь крикнул матросам: «Поднимите мачту!». И в тот же час мачту подняли, распустили паруса и флаги, растянули ткани из хлопка и льна, и заработали веслами, и корабль поплыл. А Мариам горько плакала потихоньку и смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, тогда девушка зарыдала и произнесла такие стихи:
«О милых жилище, возвратишься ли
снова к нам?
Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит.
Увозят нас корабли разлуки, спешат они,
И глаз мой изранен — его стерли потоки слез
В разлуке с любимым,
что пределом желаний был
И мой исцелял недуг и горести прогонял.
Господь мой, преемником моим
для него ты будь —
Порученное тебе вовеки не пропадет».
Мариам всякий раз рыдала, как вспоминала Нур-ад-дина, не принимая утешения патрициев. Она плакала, стенала и жаловалась:
«Язык моей страсти, знай,
в душе говорит с тобой —
Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю,
И печень моя углями страсти расплавлена,
А сердце трепещет и разлукой изранено.
Доколе скрывать мне страсть,
которой расплавлен я?
Болят мои веки, и струятся потоки слез».
Девушка всю дорогу не могла найти покоя.
Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. В доме, где они жили с Мариам, юноше везде мерещилась возлюбленная. Он смотрел на станок, за которым она работала, прижимал к груди ее одежды и рыдал, шепча такие стихи:
«Узнать ли, вернется ль близость
после разлуки вновь
И после печали и оглядок в их сторону?
Далеко минувшее, оно не вернется вновь!
Узнать бы, достанется ль мне близость
с любимою.
Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,
И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.
Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так
Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!
Поистине, я мертвец, когда далеко они.
Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?
О горе, когда печаль полезна моя другим!
Растаял я от тоски и горя великого.
Пропало то время, когда близок я с нею был.
Узнать бы, исполнит ли желание мое судьба?
О сердце, горюй сильней, о глаз мой,
пролей поток
Ты слез и не оставляй слезы ты в глазах моих.
Далеко любимые, и стойкость утрачена,
И мало помощников, беда велика моя!
И господа я миров прошу, чтоб послал он мне
Опять возвращение милой
с близостью прежнею».
Нур-ад-дин еще раз вгляделся в углы комнаты и заплакал сильнее:
«Я таю с тоски, видя следы любимых
На родине их, потоками лью я слезы,
Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание».
Молодой человек поднялся, запер ворота дома и побежал к морю. Стал он вглядываться вдаль, тщетно надеясь разглядеть хотя бы парус корабля, который увез возлюбленную. Нур-ад-дин вновь расплакался и, вздыхая, произнес такие стихи:
«Привет вам! Без вас теперь
не в силах я обойтись,
И где бы ни были — вблизи или далеко,
Влечет меня к вам, друзья, всегда,
каждый час и миг,
И так же я к вам стремлюсь,
как жаждущие к воде.
Всегда подле вас мой слух, и сердце мое, и взор,
И мысль о вас сладостнее меда мне кажется.
О горе, когда ушел от стана ваш караван,
И с вами ушел корабль от мест,
куда я стремлюсь!»
Купеческий сын в тоске воскликнул: «О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грез?» А когда усилилась его печаль, прошептал:
«Увидит ли после дали этой опять вас глаз,
Услышу ли из жилища близкого голос ваш?
Сведет ли нас вновь тот дом,
который привык уж к нам,
Желанное получу ль, получите ль вы его?
Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,
И где остановитесь, заройте их подле вас.
Читать дальше