Ускорила темп, потом замедлила, как раз вовремя.
Склонилась и зарылась головой в его шее. Он сжал руки на ее бедрах, и лицо его стало лицом статуи страдания. Она поняла, что он сейчас кончит. Она поцеловала его веки, черные кисточки, снова поцеловала губы, потом сползла с него.
Он запустил руку в ее волосы.
Она услышала шум прибоя, затем удовольствие накрыло землю.
Потом они оделись. Наступил вечер, летний вечер, подобный зрелому плоду. Они ополоснули лица в источнике и вернулись в машину.
И в невинности и в разгуле, они были вдвоем.
Я позвонила Люку Вейссу на мобильный. Я подготовилась. Рука дрожала, сердце тоже. Два звонка. Автоответчик. «Это Люк Вейсс, я не могу вам ответить. Оставьте ваш номер, спасибо».
— Сообщение для отца Вейсса от Элки Тристан, бывшей пациентки из Арденн, — сказала я сухим тоном, словно кардинал Люстигер, Папа и вся Римская курия слушали меня, собираясь лишить Вейсса сана. — Извините меня, отец, дело срочное. Вы получили мое письмо? Могу ли я называть вас по имени? Это красивое имя, и оно вам очень подходит.
Я понимала, какой опасности я подвергаю Вейсса, но я была влюбленной женщиной.
Мой голос зазвучал так, как будто я говорила из Орли, Руасси или Кеннеди. Мечтательный голос пассажирок перед долгой разлукой. Я поражу Вейсса в самое сердце. Я представляла его стоящим в зале Провидений или выходящим из палаты в Керси. Он не слушает автоответчик в больнице, соблюдая инструкции. Мой голос остановит его на парковке Лабиринта. «Это она», — подумает он, замирая, а рядом будет пролетать стайка медсестер. Они помашут рукой священнику, которого все ценят. Вейсс не пошевелится. Неподвижный, он будет сидеть лицом к закату, с телефонной трубкой у щеки. И он услышит нелепое биенье своего сердца.
* * *
Страстная Пятница, сообщает календарь Мусорщиков. В моих снах Вейсс возлюбленный из «Песни песней», и мы познаем друг друга, как в Библии. В жизни Люк прикидывается мертвецом. Я должна поехать в Вильжюиф сделать анализ. Сиамка, стоя сзади, причесывает мне волосы. Она запускает когти в завивку. Я наклоняю голову, чтобы облегчить ей задачу. Через десять минут, уже удовлетворенная моей прической, она ложится мне на колени. Взлохмаченный вид подчеркивает черноту моих глаз. Я закрываю тетрадь и ухожу из голубятни.
Послезавтра Пасха, Воскресение из воскресений! Выходит, Люку так же наплевать на мое воскресение, как на свою старую ризу? В этот день траура он, житель приграничной зоны, зажигает свечу в комнате больного, которому не посчастливилось встретить его раньше? Молится с семьей? Крестное знамение, участие, я представляю его в комнате умершего, это надежный, деликатный, бесценный человек. Его присутствие согревает сердца близких, и они приближаются к нему. «Я был голоден, и ты дал мне поесть, я жаждал, и ты дал мне напиться, я был чужеземцем, и ты принял меня, я был в тюрьме, и ты пришел ко мне», — говорит Люк, молитвенно сложив руки. Я знаю слова Матфея, которые он нашел для прощальной церемонии. Семья собирается. После «Отче Наш» Люк кропит тело святой водой, он верит в воскресение.
Жест окропления, мы все делали его когда-то, в церкви, на кладбище. Кто сделает его для нас? — спрашиваю я себя, сидя в такси, увозящем меня в Вильжюиф. Бертран упрекнет меня за мрачное настроение, «это не по сезону», — добавит он, и тут будет неправ. Знаешь ли ты Евангелие от Луки, Бертран? Надо задать ему этот вопрос.
Машина едет медленно из-за пробок, это дорого обойдется, я бы сказала, безумно дорого, но такси — это моя роскошь. Я люблю ездить по поверхности. Когда ты уже немного пожил, то улицы, кварталы, дома, кафе возникают перед тобой, как оазисы. Обрывки юности, полосы жизни, быстрые воспоминания: в автобусе или в такси передо мной проходит Париж и моя жизнь. В «Балзаре» я обедала с Пьером, «У Леона» я бросила Поля. В «Зеплере» я целовалась с Жаком. В «Монтрее» я отпраздновала договор о продаже. На улице Севр я делала аборт. В «Музыкальном кафе» Франк ждал меня июньским вечером. В «Бодлоке» родился Антуан, в «Бюветт дю Пале» Этьен обнял меня. Мы ужинали с Теобальдом «У Франсиса».
«Регата» иногда проступает из тумана, и в витрине я вижу сломанную куклу.
Осторожно! На счетчике сто франков. Я плачу и выхожу из машины. Когда я замечаю станцию «Пор-Руаяль», впервые в моей жизни звонит мой мобильный.
— Это Розетт Лабер, — говорит тягучий голос.
У меня подкашиваются ноги, я останавливаюсь. Люк отвечает мне через посредника. Боль, которую я испытываю, кажется знакомой, я делаю усилие, чтобы вспомнить, что это за боль, и таким образом ослабляю ее. Я вспомнила! Это смятение души, эту острую печаль я испытывала девчонкой, когда Иветта подглядывала за Шарлем и Лилли.
Читать дальше