Барбара Бреттон: А может, в этот раз

- Так, значит, это и есть твои бывший, - многозначительно заметил Слейд, когда за Джо и его новой женой закрылась дверь спальни.

- Мне не хочется об этом говорить, Слейд.

- Мрачен, но фотогеничен. Могло бы быть и хуже, Крис.

- Не надо. Я не в настроении.

- Что тебя так удручает, любовь моя? То, что он женат, а ты не замужем?

***

Слейд не ожидал ответа на свой вопрос.

Он никогда не считал себя особенно проницательным в том, что касалось чувств, но при всей его толстокожести и десяти секунд хватило, чтобы понять: история этого развода не так банальна, как большинство других. Эти двое не были чужими друг другу. Их взаимное влечение оставалось на удивление сильным, опасно сильным. Токи, пробегавшие между ними, были, можно сказать, видны невооруженным глазом.

Слейд пожалел, что допил шампанское. Пара глотков искрящегося напитка и Кристина поведала бы ему свои самые сокровенные секреты.

Слейд смахнул бутылку на пол, и она, вращаясь, покатилась под журнальный столик. В доме было тихо. В дальнем крыле кто-то включил кран в ванной. Слейду не хватало звуков большого города, тех, без которых ночная тишина становилась гнетущей: шума проносящихся мимо автомобилей, изредка воя сирены, невнятного гула, созданного смешением всех мыслимых языков мира. В этой бурной жизни, где так легко затеряться, Слейд чувствовал себя комфортно и спокойно. Ему нравилась анонимность: дар или проклятие больших городов; оставаясь анонимным, можно сколько угодно раз открывать себя заново, становиться другим, одновременно оставаясь собой, до тех пор пока не найдешь себе верный образ.

Кушетка была слишком короткой для его долговязого тела, но он не стал сворачиваться клубком, а вытянулся во весь рост, закинув ступни на подлокотник. Его "найковские" кроссовки имели вид весьма потрепанный и были отмечены многочисленными царапинами и прочими следами пребывания в аэропортах и барах Северной Америки. Народ в Объединенном Королевстве одевался в паршивые шмотки, и Слейд уже давно поклялся себе, что никогда не наденет то, что популярно по ту сторону Ист-Ривер.

Слейд задумал было переключиться на "мартинсы" <����Сленговое название особого вида обуви высоких ботинок на шнуровке на толстой рифленой подошве>, но они были чересчур эпатирующими и не слишком соответствовали его стремительно меняющимся вкусам. Мать Слейда в свое время "переболела" радикальной модой, когда в шестидесятых приехала из Шотландии в Лондон покорять сцену, так что Слейд с детства был сыт по горло потрепанными джинсами на подтяжках и сандалиями "от Иисуса Христа".

Еще ребенком он мечтал о вещах ему недоступных. Наблюдая, как эти ничтожества из дорогих частных школ, облаченные в особую форму, забираются в свои шикарные машины, собираясь на "уик-энд с мамочкой". Слейд ловил взглядом каждую мелочь: стрижку "под горшок", изящный вензель на нагрудном кармане блейзера, сияющие начищенные туфли, за которые было отдано гораздо больше суммы их с матерью ежемесячной квартплаты.

Иногда он запирался в туалете на верхнем этаже интерната, в котором учился, и, сжав челюсти, практиковался в произношении, как у тех, в дорогой обуви. Уже тогда он чувствовал, что манера говорить создает между ним и "теми" пропасть, несравненно более глубокую, чем можно было представить. Да, потрепанная старая одежда - это, конечно, бросается в глаза как коренное отличие, но не в одной одежде дело. Потом он понял, что и дикция здесь ни при чем. Он мог бы одеваться в самых дорогих магазинах, поражать людей особым выговором, но заветные двери будут по-прежнему для него закрыты.

То, что он сумел открыть их с помощью фотолинз, вселяло в него законную гордость и дарило удовлетворение. Пусть он не мог пока сменить "найковские" кроссовки на пару итальянских мягких кожаных туфель, но скоро эта мечта осуществится.

Он закрыл глаза и представил себе Кристину. Как она смотрела на своего бывшего мужа! Слейд улыбнулся в темноте.

Фирма "Гуччи". Тринадцатый размер, средняя полнота. Коньячного цвета.

И это всего лишь вопрос времени.

***

Во сне Марина выглядела даже моложе, совсем девочкой, по возрасту годящейся Джо в дочери, и, странное дело, Мак-Марпи действительно испытывал к ней что-то похожее на отцовское чувство. Он уложил ее на кровать в чем она была: свитере и брюках, затем укрыл одеялом, которое нашел в кладовой. Она спала на животе, вцепившись в подушку, словно собиралась отбиваться ею.

Рик рассказал ему, что Марина некоторое время жила в горах с отрядом революционеров. Джо не сомневался, что духом она была куда сильнее, чем физически, и все же эта почти болезненная бледность и худоба... Только сейчас Джо по-настоящему понял, почему Рик так отчаянно стремился оградить ее от невзгод.