Любовь Шапиро - Дневник романтической дурочки

— Конечно, — обрадовалась я столь скорому расставанию и простоте просьбы. — Я пойду? Можно?

— Да, спасибо.

Я почти вприпрыжку побежала к Руфе. Она дремала в своем кресле, было жалко и неудобно ее будить. Я наверняка не стала бы этого делать, но, к счастью, мне дали поручение, которое я просто обязана выполнить. Я тихонечко присела на ступеньки в ожидании пробуждения старушки. Никого больше не было. Наверное, Анна Николаевна пошла на базар, а мужчины в Москве. Вот с ними мне бы не было грустно, я бы не считала дни до отъезда — мечтала я о несбыточном.

— Чего ты ждешь? — проскрипели кресло и голос хозяйки одновременно.

— Вас. Я разбудила? Извините.

— Безусловно. Ты так громко вздыхаешь, что мертвый проснулся бы.

— Я принесла вам от Иллариона Валентиновича сверток с просьбой сохранить до его приезда. И никому не говорить.

— А что здесь? Ты знаешь?

Я отрицательно помотала головой.

— Неужели не заглянула? Я бы обязательно проковыряла дырочку.

— Нет, что вы! — возмутилась я.

— Ты первый раз была у Ларика? Он привел дом в порядок?

— Не знаю, я же впервые зашла. Но там очень чистенько и пустовато.

— Значит, убрал все, — задумчиво прошептала Руфа.

— Только какой-то пустой ящик стоит в центре комнаты. И радио орет, как ненормальное.

— Понятно. Ты девочка любознательная, буду тебе рассказывать. Может, когда-нибудь вспомнишь и напишешь или расскажешь кому-нибудь. Жалко, у нас в семье нет пока знаменитых имен и о нас не напишут. Мы так, невидимые труженики искусства. А историй много… Потерпишь?

— С удовольствием, — затрепетала я. Мне нравились рассказы старой актрисы. Я надеялась, что мы доберемся и до Митиной персоны, но понимала, что не скоро.

— Ты уже слышала, что мы с Лариком друзья с детства. Наши родители служили в одном театре, но мои были на второстепенных ролях, а его мать — примадонной. У нее вышел недолгий роман с офицером и в результате случился Ларик, который ей очень мешал. Бросить она его не могла, а заботиться тоже не особенно стремилась. В ее гримерке стоял огромный шкаф с костюмами. Она вытащила из нижнего ящика все побрякушки и укладывала, а потом и сажала туда своего малолетнего сына. Часто она забывала его покормить и вообще оставляла там на ночь, когда ее приглашали кавалеры пойти куда-нибудь после спектакля. В этой истории из провинциальной актерской жизни того времени нет ничего необычного. Но, конечно, все оставляет свои следы. Илларион вырос очень одиноким человеком. У него не было возможности научиться привязываться к кому-нибудь. Это, безусловно, повлияло на всю его жизнь. Он на войне был радистом, полгода просидел один где-то на Кавказском хребте. Другой бы с ума сошел, а он нет, привык к одиночеству.

— А почему вы не заглядываете в пакет? Вам не интересно?

— Но он не просил вскрывать. Слушай дальше. Когда мы встретились, я помогла ему освоиться в мирной жизни. Он же всегда с кем-то воевал. Знаешь, какая у него была первая просьба? Пойти в комиссионный магазин и купить самый дорогой и лучший радиоприемник. Деньги он привез. В отличие от других, пришедших с войны, которые тащили огромные тюки с картинами и другой негабаритной утварью, Ларик привез только альбом с марками. Но на эти бумажки можно прожить не одно десятилетие. А приемник он любит слушать больше, чем общаться с людьми. Привычка.

Истории Руфа рассказывала, конечно, потрясающие, но делала это сбивчиво и конспективно. Остальное, как она говорила, умный человек домыслит и поймет сам, а дураку все равно не объяснишь. Для девочки моего тогдашнего возраста все это осмыслить было сложно, но от этого становилось только интересней.

— Привет, дамы!

В комнату, радостно улыбаясь, вошел Митя.

— Вы о чем шепчетесь? Секреты?

— Да, это наше, женское, тебе будет не интересно. Ты один приехал?

— Нет, Данила и отец тоже прикатили. Только я на электричке, как простой смертный, а они на машине. Тебе меня жалко, Руфочка? — поцеловав бабушку и прижавшись к ее руке, жалобно спросил внук.

— Очень. Я сейчас поплачу над твоей горькой судьбой и пойду готовить обед. Или наоборот. Как ты хочешь?

— Руфа, от тебя не дождешься теплого слова. И умоляю, обойдись без выпечки. Мне же нельзя столько есть, я не влезу в костюмы.

— Ты еще капризничать будешь! Тоже мне, большой артист.

Ворча, она ушла на кухню, в комнате повисла тишина. Я боялась начать разговор, а мой визави и не стремился. Минут через пять, когда уже надо было или уходить, или что-то говорить, появился Данила, который кивнул мне и уселся за рояль. Чувствовала я себя сиротливо и глупо. Наверное, надо убираться.