Татьяна Успенская - Шаман

Страхом вернулась к Нине жизнь.

— Что с тобой, Оля?!

Страх сделал Нину действенной. Она принесла из ванной таз с мокрым полотенцем, клизму и горшок, развела марганцовку, в короткие минуты между приступами обтирала Олино лицо, поила её марганцовкой.

Ни клизма, ни марганцовка не помогли — Олю рвало беспрерывно. Нина беспомощно стояла перед ней. Дрожащее худенькое тельце дочери разбудило в ней старые, спящие чувства.

Районный врач признал отравление. Сделал промывание, прописал таблетки. Но после еды Олю всё равно рвало. Оля захлёбывалась, хрипела. Лежала, скорчившись, на тахте, подтянув колени к груди, страдальчески смотрела мимо Нины.

Мама прибаливала, отец принимал экзамены в академии — Нина одна пыталась найти выход. Ночами сидела возле дочери, сторожила зыбкий сон. Стоило Оле застонать или вздохнуть, она за Олю глотала слюну, задерживала дыхание.

За окном сменялись день и ночь. Кричали в солнце птицы. Каждые десять минут скрежетал у подъезда автобус. Выпустив и вобрав в себя людей, газанув, отъезжал. Шуршали по сухому асфальту машины. Девочки прыгали под окном с двух часов дня дотемна, каждый день. А Нина не сводила глаз с Олиного лица.

Прошёл ещё один день наедине с непонятной болезнью. Поить Олю морсом, стирать с её лица пот — всё, что Нина может. Но ведь ясно: таблетки и клизмы не помогают. И Нина не выдержала: вызвала отца.

Единственный человек, способный ей помочь. Отец больше всех в жизни любит её и Олю. Он не виноват в том, что не жил никогда с ними. Это мать так решила.

Отец с собой привёз своего однополчанина — специалиста по желудочным заболеваниям. Вызвали терапевта из районной поликлиники и врача, лечившего Олю в младенчестве, — худенького, маленького старичка с громадными пушистыми усами. Получился консилиум. Мужчины тихо ходили по квартире, отец прятал от Нины глаза — снова пахнуло смертью.

Все трое отрицали отравление. Говорили про болезнь с мудрёным названием, не знакомую Нине.

Нина стала пичкать Олю новыми таблетками и микстурами.

Тянулись тягостные дни: с душными июньскими ночами, грозами, тревожными звонками отца. Нина варила Оле бульоны и морсы. Оле становилось всё хуже.

Худенькая, с маленьким жёлтым личиком, свернулась калачиком дочка Оля — единственное, что у Нины осталось от Олега.

Приходил Гриша. Стоял над Олей, засунув руки в карманы, рассказывал что-то неуверенно про практику, про Джека Лондона и дворовую собаку Лиру. Оля сквозь сонные ресницы смотрела равнодушно.

Как жила Оля эта полтора года? Фартук с лебедями, перешептывание с Гришей, игры, в которые Оля с Гришей пытались вовлечь её. Олино большеглазое лицо, повёрнутое к ней, — вспоминалось смутно, из глухого сна. Оля боролась за неё. Оля не выдержала, заболела.

Уже несколько дней длился приступ страха — мелко стучали зубы, немели руки и ноги: неужели и Оля?..

Нина гладила её косы. В углах Олиных глаз блестели слёзы.

— Оля, объясни, что ты чувствуешь? — беспомощно спрашивала. — Болит живот? Тебя тошнит?

Рвались другие слова «спаси себя», «прости за лютый эгоизм», но Нина не умела сказать их. В ней творилась молитва: «Спаси Олю, возьми меня вместо неё, спаси Олю». За окном сменялись день, ночь — длинный день, короткая ночь.

Нина не была на похоронах Олега, лежала в больнице, она не знала даже, сожгли его или просто закопали на кладбище, но она знала главное: Олег исчез навсегда. Теперь может исчезнуть Оля — чуткий отголосок Олега, девочка, в одиночку, врукопашную столько времени сражавшаяся с её и своей бедой!

Неуклюжим пальцем набрала номер.

— Варя, мне страшно, — сказала в глухую трубку, — Оля умирает.

Варю она не слышала со дня смерти Олега. Ни Вариного смеха, ни Вариных слов. Варя приезжала, тормошила, что-то рассказывала, задавала ей вопросы о работе, но её всё равно для Нины не было. Сейчас Варя сказала одно слово:

— Еду.

К чему ей Варя? Чем Варя может помочь? — подумала тут же, как только положила трубку.

Но перезванивать не стала.

Оля спала. В доме стояла тишина.

Нина прислушивалась к лифту: вот сейчас раздастся шипение раздвигаемых дверей и войдёт Варя.

Зачем ей Варя? Ну, поохает над Олей, ну, побегает из кухни в комнату и обратно в свежей активности.

Оля любила утром влезать к ним с Олегом в постель. Пусть пять минут, но обязательно полежит между ними, раскинув руки: левую на Олега, правую — на неё.

«Мне такой сон приснился, мама, мне снилась вода, папа. Я плыву с тобой, папа, и с тобой, мама. Это не море. Вода совсем не солёная, цвет у неё прозрачный. Она всё время прибывает, чистая вода, и нас с вами поднимает всё выше и выше».