Татьяна Успенская - Шаман

«Мама, ты не забудешь подогреть папе блины? Он любит хрустящие!»

«Папа пришёл! Раздевайся. Мы сделали фаршированную картошку! Как твой эксперимент?»

«Мама, смотри, какую машину придумал Гриша, она тебе будет чистить картошку. Он в наших пятых классах лучше всех по труду!»

Был уже вечер, в западном окне повисла краюшка солнца.

Раздался звонок. От неожиданности Нина вздрогнула. Помедлила минуту. Тяжело поднялась. Это Варька.

— Что с Олей? Почему не позвонила раньше? Какой диагноз? — задавала Варька бесполезные вопросы и быстрым шагом шла в Олину комнату.

Свежим Вариным взглядом Нина увидела дочь — заострился нос, остры косточки плеч, блёклы губы, в солнце золотятся косы.

Варя, нахмурившись, долго смотрела на Олю, избегала Нининого взгляда.

— Поедешь в Улан-Удэ, — сказала наконец. — Давно пора. — Она достала из сумки блокнот, вырвала листок, села к столу, стала писать. Закончила, протянула Нине. — На. И собирайся быстро. Давно пора.

Нина повертела листок, ничего не понимая.

— Это кому? Это что?

Варька разозлилась.

— Одевайся же, не трать времени. Я отвезу в аэропорт, на вечерний самолёт. Скорее! — Она сорвала со стула Олино платье, кинула его Оле, подхватила с тумбочки три чашки, побежала с ними в кухню.

Нина пошла следом за Варей, смотрела, как та моет чашки, спрашивала испуганно:

— Куда нам ехать? Зачем? Ты что задумала?

Варька повернулась к Нине, под шум падающей воды сердито закричала:

— В Улан-Удэ, к Кеше!

— К какому Кеше?

Варька села на тумбочку.

— Ты что, ненормальная?! Мало того, что довела ребёнка до полусмерти, ещё дуру разыгрываешь из себя! Кеша вернул Илье жизнь, ты что, забыла? Кеша может спасти от всего. Кеша… Скорее поворачивайся, безмозглая дура. Не могла сказать раньше. Ещё билет на самолёт нужно доставать!

Всю дорогу, сначала зачем-то на проспект Мира, к Варе домой, потом в аэропорт, Варя честила Нину самыми безжалостными словами. Объясняла, как вести себя с Кешей.

— Кеше передашь вот эти рубашки, скажешь, из Югославии. Тебе давно уже пора встретиться с ним, он бы давно прочистил тебе мозги. Его матери передашь конфеты. Постарайся не попасться на глаза соседям. У него много врагов, понимаешь? Пишут доносы и анонимки. В общем, ты осторожно там, никого ни о чём не спрашивай. На работу позвоню. Матери и отцу позвоню. Всё выкинь из башки. Главное — Оля. А для этого надо добраться до Кеши.

Прощаясь, Варька сунула Нине в сумку свёрток для Кеши, конфеты и ещё свёрток.

— Это тебе, может, пригодится. Не вздумай перепутать, — усмехнулась Варька.

Оля была тиха, равнодушна к аэропортной суете, всё время приваливалась к Нининому плечу.

Наконец они в самолёте.

Нина боялась самолётов. Первый и последний раз она, девятнадцатилетняя, летела в Адлер отдыхать. Земля сверху совсем непривычная, с жёлто-зелёной чересполосицей полей, оврагов и пустырей. Пока земля была видна, Нина ощущала свою связь с ней и была спокойна, но очень скоро под ними набухли облака, и полукруг, который охватывался взглядом, превратился в чуждое Нине, белое, непроницаемое пространство. Бесплотность этого пространства, его ненадёжность помешали Нине задремать, когда все вокруг дремали, она разглядывала серебристое крыло. И вдруг по этому крылу подбежал к Нине огонь… Из самолёта на пыльную стерню поля под Ростовом вышла в полуобмороке, не вышла — буквально выпала и лежала без сил на стерне, пахнущей сухой травой и керосином, пока её не поволокли прочь от самолёта. Запах керосина, огня, сухой травы, исколотая стернёй щека — память от того первого и последнего её полёта.

Сейчас у неё на плече лежит Олина бессильная голова. Сейчас нет того страха — к своей смерти, к своей жизни Нина равнодушна. Есть только Оля, которая заболела, потому что Нина забыла о ней, а значит, предала её.

Рядом с людьми Нина не ощущала людей. Вопросы, всегда волновавшие её, отступили, мозг спал. Жил в ней только страх за Олю, утробный, нещадящий.

Заснуть Нина не сумела. Одинаково равнодушно воспринимая черноту за иллюминатором, с густо рассыпанными по ней звёздами, и прозрачную пустоту быстро пришедшего дня, с горячим глазом солнца, и далеко внизу пёстрые участки земли, межи, и приземление в незнакомом городе, и медленное такси, везущее их к Кеше, вся она была сосредоточена на молитве, творимой внутри, обращённой к непонятной — высшей силе и повторяемой бесконечно: «Спаси Олю и возьми мою жизнь. Спаси Олю».

Несмотря на пологую лестницу, они поднимались на пятый этаж очень медленно. Оля ступит на ступеньку и стоит. Лицо у Оли мокрое.