Чарльз Эллингворт - Тихая ночь

Надвигающийся апокалипсис заставил наконец заговорить французских политиков. За столиком кафе или у камина в уютной гостиной правые искали оправдания, обвиняя предателей левых, а левые винили во всем антисемитские настроения, царившие среди высшего военного руководства, которое прикрывалось консерватизмом католической церкви. Разрыв поколений и отношения между полами стали еще одной ареной боевых действий. Матери погибших молодых бойцов винили в своих бедах стариков. Ветераны Первой мировой разворачивали карты с обозначениями продвижения армии в 1918-м и, получая лишь обрывки информации, втыкали булавки по мере отхода войск на запад. К началу лета оказалось, что сердце страны оставлено на растерзание врагу. Британские воздушные силы все еще пытались оказать поддержку армии, которая уходила дальше на запад, к побережью. Внезапно появились оставшиеся в живых, голодные и небритые. На них смотрели с жалостью и сочувствием, кормили и благодарили, и они отправлялись домой.

Жители кутались в шаль, сотканную из стыда и позора. Дела на фронте становились все хуже и хуже, булавки, воткнутые в карту, уже давно никуда не перемещались. Париж оставлен, правительство переехало в Бордо. Предатели англичане бежали из Дюнкерка. Во внезапно наступившем затишье заговорило чувство вины, вины за то, что какой-то сильно выпивший джорди [26] Джорди — прозвище жителей графства Нортумберленд. позволил себе вольности в отношении молоденькой девушки, вины за страх, охвативший город перед угрозой оккупации, которая подступала все ближе и несла с собой ужасы Великой войны. Город пустел. Повозки, велосипеды, автомобили двинулись на юг и на запад. Семьи из четырех поколений, одинокие женщины и мужчины, избежавшие призыва, присоединились к хаосу, который возник в июне 40-го года, оставляя позади лишь тех, кто не решался отправиться в путь или не мог покинуть свои хозяйства.

Мари-Луиз Анси толкала велосипед по булыжной мостовой, когда услышала о том, что немцы вошли в город. Она закрыла двери школы и принялась рассматривать платье, на котором под мышками появились характерные мокрые пятна. Принюхиваясь к себе, Мари-Луиз увидела трех немецких солдат на велосипедах. Смеясь и переговариваясь, они ехали по улице. Один из них притормозил, снял каску и склонил голову в знак приветствия. Двое других поехали дальше, улыбнувшись девушке. «Совсем еще мальчишки», — подумала Мари-Луиз.

— Bonjour, mademoiselle. Je m'appelle Carl. Et vous? [27] Здравствуйте, мадмуазель. Меня зовут Карл. А вас? ( фр .).

Первое, что ее удивило — это зелено-серая расцветка их формы. На фотографиях в газетах она видела солдат в серой форме с надвинутыми на лицо касками. Мари-Луиз ждала грубости и жестокости, а перед ней стояли трое мальчишек — загорелых, веселых, флиртующих с девушками. Она невольно улыбнулась и тут же, опомнившись, постаралась придать своему лицу серьезное выражение.

Мари-Луиз направилась к центру города, за ней последовал необычный эскорт на велосипедах, обгонявший ее на поворотах и посылавший ей воздушные поцелуи. Кожей ощущая взгляды жителей, спрятавшихся за закрытыми окнами домов, Мари-Луиз что есть силы крутила педали. Она резко свернула в свой двор, вбежала в открытую дверь и скрылась в темноте прихожей, откуда стала наблюдать за солдатами. Они смеялись и пили воду из фляжек, усевшись под деревьями на площади Верт. Пришли победители.

Мари-Луиз сняла туфли и тихо поднялась по лестнице на второй этаж, где, по-прежнему оставаясь невидимой, могла наблюдать за происходящим. Спустя минуту она поняла, что не одна находится в таком положении. В доме напротив мадам Акарье тоже пряталась за занавеской. Они встретились глазами и снова перевели взгляд на оккупантов, которые принялись за сосиски, не переставая смеяться и активно жестикулировать. «Сколько им лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Не больше». Мари-Луиз вдруг почувствовала себя старой. Ей было всего двадцать шесть, но эти солдаты казались ей в тот момент самыми настоящими детьми. Тот, который хорошо говорил по-французски, сидел к ней спиной. На загорелой шее виднелась белая полоска. «Видимо, он недавно подстригся», — подумала Мари-Луиз. Самый загорелый из них расстегнул рубашку, обнажив часть мускулистой груди, и закурил. По странному совпадению эти трое уселись отдохнуть и перекусить именно там, где до войны любила проводить время местная молодежь. Мари-Луиз на цыпочках прошла по коридору к двери и постучала.