Елена Богатырева - Обреченная на счастье

Я шла все быстрее и быстрее, уже почти бежала, когда в стороне от меня разверзлась мертвая страна. Точнее, то, что от нее осталось. Подойдя к самому краю, то есть практически стоя на одной из стен, я сказала вслух:

— Прощай, Согдиана!

В этот момент земля закачалась и решительно поплыла из-под моих ног.

Пошатнувшись, я попробовала обрести равновесие, и мне это удалось. Опять видение? Я сладко зажмурилась. Нет, похоже, это никакое не видение, а обычное землетрясение, которые случаются в Средней Азии чуть ли не поминутно. Согдиана прогоняла отступницу, не хотела со мной больше разговаривать. И я ушла. Повернулась и ушла. «Вот и все», — думала я, подходя к закрытому магазину в степи. И вдруг услышала звук, доносившийся с той стороны, откуда я шла. Я обернулась. По степи в облаке пыли мчалась черная «Волга». Я была уверена, это Ол пытался догнать меня. Я спряталась за домиком-магазином и затаила дыхание. Через пять минут машина на огромной скорости промчалась мимо меня и скрылась за перевалом.

Мне стало ужасно плохо. Хотелось выскочить из своего укрытия и закричать: «Стой! Я здесь! Вернись!» Но как только я думала о том, что скажу ему, как объясню все, мне казалось, что он отвернется от меня и уйдет, проклиная на чем свет стоит. Мне не хотелось оставлять после себя такие неприятные воспоминания. Пусть уж лучше забудет обо мне поскорее, чем будет вспоминать с отвращением.

Я снова пошла по дороге, и тут мне повезло (или не повезло? — теперь не знаю): на дороге показался грузовик. Я отчаянно замахала водителю, и он притормозил. Оказалось, что машина везет археологов в Самарканд. То есть повезло мне вдвойне: они быстро примчали меня в город, и я успела на ночной поезд, следующий в Ташкент.

Под стук колес я вспоминала все, что случилось со мной, каждую минуточку растягивая в памяти на две. Я много думала и пришла к неутешительному выводу. Ол мне очень понравился, но выходить за него замуж — абсурд какой-то. Осенью мне исполнится восемнадцать, и я уже два года собираюсь поехать — по стопам моего деда — в северную столицу и поступить там в Политехнический институт. Я не хотела и не могла ломать свои планы. Мне хотелось мир повидать, людей посмотреть. А что делать замужем, я абсолютно не знала.

Сейчас, когда я как перст одна в свои тридцать пять лет и солнце в мое окно заглядывает нечасто — несмотря на то что окна квартиры выходят на южную сторону, — возможно, мне и кажется, что замужем мне было бы весьма и весьма интересно. Я бы даже, наверно, не отказалась от двоих или троих малышей с длинными черными ресницами. Но сейчас никому не интересно, чего я хочу. То есть до вчерашнего дня было не интересно. До того самого момента, когда старик вручил мне вазу мертвой страны в городском парке и растворился в воздухе…

Когда я ехала в поезде, мне казалось, что необыкновенная история окончена и мне, когда вопрос с вазой решится, ничего не остается, как только поскорее выбросить все это из головы. Преподносить Ола на блюдечке противной дочке Пиратовны я не буду. Наплевать на деньги. Лучше буду есть поменьше, вещи беречь, экономить на завтраках в школе. Двадцать копеек в день — в месяц, стало быть, четыре рубля экономии. А это уже два килограмма мяса. Не видать Пиратовне в зятьях Ола как своих ушей.

Я вернулась домой, и мама долго расспрашивала меня, как мне понравилось в Таджикистане, у бабушки моей подружки. Я рассказала ей про раскопки, про Зуму, как та выходила замуж и пригласила меня на девичник, но обо всем прочем, естественно, умолчала. Фантастические шлепанцы мне, объясняла я, подарила бабушка подруги. А вазу я спрятала в самый дальний угол своего шкафа, в котором вечно царил беспорядок и куда мама никогда не заглядывала. Все.

Вечером я собралась в магазин и, спустившись по лестнице, нос к носу столкнулась с Пиратовной.

— Ну как? — нервно спросила она.

— Не получилось, — грустно и чуть испуганно ответила я.

— Рассказывай подробно, как было, — настаивала она, и глазки ее сузились, заблестев раздражением.

И я рассказала ей о своей встрече со стариком от начала и до тех пор, когда он протянул мне вазу.

— Он протянул ее, и я сказала ему: «Спасибо!».

— Черт побери! Зачем? — взорвалась Пиратовна, из-под носа которой уплывала в моем рассказе вожделенная ваза.

— Из вежливости, — оправдывалась я.

— И что?

— Он широко раскрыл глаза, уставился на меня, а потом закричал: «Чужая!».

— По-русски закричал? — наседала Пиратовна.