Мария Лебедева - Горький мед

Ираклий, приняв, как ему казалось, все меры предосторожности, не мог учесть ловушку, расставленную ему чудо-телефоном, поскольку, заезжая в свое время за Светкой, в квартиру к ней никогда не поднимался и о существовании этого телефона просто не знал. А ловушка захлопнулась, как только заветные девять цифр высветились на табло.

Этой информации, переданной через Никиту режиссеру, оказалось достаточно, чтобы Светку оставили наконец в покое и чтобы кошмар последних месяцев ее жизни, в который оказались втянуты и мать, и друзья, вмиг отступил и рассеялся, словно туман под горячими лучами солнца.

Вот с этого-то момента, как заметила Ольга, Светка вдруг переменилась Она напоминала человека, действительно выпущенного из темницы на волю: стала шить себе какие-то наряды, бегать с Шуриком по выставкам и концертам и даже купила абонемент в бассейн.

Но главное заключалось в том, что она будто начисто забыла о своем чувстве вины, которое еще совсем недавно так сильно угнетало ее, что Шурик начал было опасаться за здоровье своей подопечной. Теперь же, общаясь со Светкой, можно было подумать, что ни страхов, ни леденящего душу ужаса, ни сломанной руки Шурика, ни смерти дяди Паши от сердечного приступа, спровоцированного появлением вооруженных бандитов, — ничего этого как бы и не было. Ольге казалось, что Светка, отдав Ираклия на растерзание режиссеру и тем самым избавив от угрозы своих близких и себя лично, поставила на этом крест, словно желая вычеркнуть из памяти эти события и вернуться к веселой и беззаботной жизни.

Ольга старалась быть беспристрастной, поэтому не могла не согласиться с Шуриком и Кириллом, что дядя Паша был в очень плохом состоянии и приступ мог быть спровоцирован чем угодно. Но проснувшийся у Светки вкус к жизни, с ее удовольствиями и развлечениями, явное стремление уйти от прошлого она воспринимала почти как предательство, и глухое раздражение на подругу, стеной вставшее между ними, в корне убивало любые попытки вернуться к прежним доверительным и нежным отношениям.

Она вернулась на кухню, поставила чайник на плиту и тут же с болью вспомнила, как сиживали они здесь с дядей Пашей, пили чай с вареньем и говорили обо всем на свете. Ольга могла рассказать ему все… или почти все. Она не считала нужным делиться с ним, пожалуй, лишь кое-какими сложностями своей личной жизни, исключительно из тех соображений, что помочь он ничем не сможет, а расстроится непременно.

Эти сложности она предпочитала обсуждать со Светкой, которая и поймет ее по-женски верно, и по Фрейду все обоснует, а порой и присоветует что-то из собственной практики.

Ольга невольно улыбнулась забытому уже сочетанию «Светкин кухонный Фрейд», но улыбка тут же слетела с губ: ее снова, уже в который раз, пронзило острое ощущение, что она осталась совсем одна, дяди Паши больше нет, а Светка… Светка…

Она взяла бумажную салфетку и осторожно дотронулась до век. Но даже такое легкое прикосновение оказалось болезненным, и Ольга слегка поморщилась. Вышла в прихожую, остановилась у зеркала и, потоптавшись в нерешительности, все же зажгла яркое бра. По меньшей мере месяц она не рассматривала себя в зеркале, даже причесывалась как-то автоматически, на ощупь, и теперь, когда вспыхнул свет, внезапно вспомнилось почерневшее от горя лицо тети Тамары, ей стало страшно, захотелось зажмуриться, убежать и спрятаться с головой под одеяло. Но, помня о том, что завтра предстоит появиться в издательстве, она мужественно взглянула прямо себе в глаза.

И Ольга честно должна была признать, что ничего ужасного она не увидела. Веки, конечно, припухли и покраснели, легкий естественный румянец исчез с высоких скул, и лицо было бледное, с сероватым оттенком, но все это можно поправить с помощью самой обычной косметики.

А вот глаза… вернее, выражение глаз удивило ее, что-то новое появилось во взгляде, чего раньше не было или, может, она просто никогда не замечала. Нет, это была не печаль, не страдание, не скорбь, не горечь утраты… Что-то гордое, высокомерное, даже надменное почудилось Ольге в этом взгляде. Внимательно осмотрев себя со всех сторон, она объяснила этот эффект тем, что из-за опухших век приходилось слегка как бы запрокидывать лицо, чтобы рассмотреть что-либо вблизи.

На плите засвистел чайник. Ольга выключила свет и вернулась на кухню. Открыла шкафчик над столом и увидела выстроившиеся в ряд банки с дядипашиным вареньем, с аккуратно приклеенными бумажками, где его размашистым почерком был помечен сорт и год приготовления. Взгляд ее упал на маленькую баночку цвета янтаря. Ольга вспомнила, как в свой последний приезд дядя Паша гордо протянул ей эту баночку и с улыбкой сказал: