Мария Лебедева - Горький мед

Ольга повернулась спиной к Кириллу и внезапно почувствовала, как его сильные руки обняли ее и крепко прижали к себе. Борода щекотала ей шею и ухо, дыхание его было прерывистым и взволнованным.

— Не уходи! — почудилось ей в его выдохе. И столько мольбы, столько боли было в этом, что она словно обмякла вдруг в его руках, ноги стали ватными, сердце сладко заныло, и запоздавшее тепло разлилось в груди в слабом предчувствии какой-то небывалой радости и счастья.

Свадьбу справляли в Александровке широко, со всей имевшейся в наличии родней и многочисленными друзьями, а наутро предполагалось венчание в местной церкви. Получилась свадьба многолюдной, шумной, крикливой и утомила Ольгу до боли в висках, вызвав лишь одно безудержное желание: оказаться дома на любимом диване. Молодежь бурно веселилась на пристроенной веранде, родственники же, оставшись за столом, затевали время от времени хоровое пение. Пели про гулявшего по Дону казака, про свадьбу на пыльной проселочной дороге, про черноглазую казачку, подковывавшую коней. Но поскольку всех слов, как это и бывает, не знал никто, то исполняли в лучшем случае по два куплета, а потом долго самозабвенно мычали и тянули «ля-ля-ля-ля», не отрывая проникновенного взгляда от своих визави.

Руководил столом, как всегда, дядя Паша, теперь же новоиспеченный тесть, человек неуемной энергии, довольно высокий, плотный, с брюшком, поредевшей шевелюрой, но так и не утративший молодого блеска в глазах и неутомимый в застольях, как и в прежние годы. Его голос не просто выделялся, а перекрывал своей силой и мощью голоса всех поющих.

Ольга помнила этот голос и эти глаза с тех пор, как помнила себя. Воспоминания детства всегда связывались у нее с этим домом в Александровке, с огромным тенистым садом вокруг него, и порой казалось, что все самые лучшие и радостные события ее жизни произошли именно здесь. И добрым духом этого дома, как домовой из волшебной сказки, неизменно оставался дядя Паша. Даже когда Ольга приезжала сюда с друзьями или с очередным «другом», а он в это время жил в Москве, она не могла отделаться от ощущения его незримого присутствия в доме. Ей казалось, что дядя Паша или варит малиновое варенье на террасе, или окучивает картошку, или чинит крышу. Но это не раздражало, а, напротив, успокаивало ее, давало чувство уверенности и защищенности, хоть на время спасало от пустоты и одиночества, знакомого до боли состояния, которое накатывало внезапно и всегда заставало врасплох.

Ольга родилась в Москве, но, когда ей исполнилось десять лет, отца, кадрового офицера, направили на службу в маленький военный городок на Волге, где родители живут до сих пор и где пришлось бы жить и ей, если бы не дядя Паша. Именно он, заметив тоску девочки и постоянно мокрые от слез глаза, настоял на том, чтобы она осталась с ними в Москве. «И Иришке веселей будет», — добавил он безапелляционно, предвидя возражения со стороны жены Тамары, родной сестры Олиной матери.

Так что дядя Паша явился добрым духом всей судьбы Ольги, и только благодаря его тогдашней настойчивости она не оказалась запертой навсегда в душном, вонючем городишке с казармами и единственной достопримечательностью — заводом по переработке рыбы. Жизнь в столице дала ей возможность окончить хорошую школу, получить музыкальное образование, она увлеклась театром, занималась фехтованием и плаванием, научилась фотографировать и управляться с байдаркой.

Для Ирины, ее двоюродной сестры, с которой они вместе росли все эти годы и даже жили в одной комнате, Ольга была непререкаемым авторитетом и примером для подражания во всех отношениях. Ира, почти на семь лет моложе Ольги, обожала сестру, считая ее самой умной, самой красивой, самой-самой…

Впрочем, так считали многие из Ольгиных друзей и поклонников. Когда она училась на журфаке МГУ, ей прочили блестящее будущее и в профессиональной сфере, и, конечно, в личной. Но — увы! Стоя на пороге тридцатилетия, невольно оглядываясь на уходящую «первую молодость», Ольга с досадой сознавала, что ее нынешняя жизнь во всех отношениях далека от того, о чем она грезила в юности.