Мария Лебедева - Горький мед

— А вот и молодые! — воскликнула тетя Тамара, увидев выходящих из больницы Ирину и Игоря. Ольга встала и пошла им навстречу, стараясь смотреть на сестру и не встречаться взглядом с Игорем.

— Ну, как твое дело в Серпухове? — поинтересовалась та. — Все прошло нормально?

Ольга удивилась, но, вспомнив, что сама же позавчера назвала сестре этот первый пришедший на ум населенный пункт, бодро ответила:

— Да-да, все хорошо. Как дядя Паша? Можно мне к нему?

— Врач сказал, что слишком много посетителей в первый же день, — ответила Ирина. — Но ты не говори никому, куда идешь, просто возьми внизу на вешалке халат и беги на второй этаж, палата семнадцать.

Ольге показалось слишком вызывающим полностью игнорировать Игоря, и она заставила себя взглянуть на него. Он радостно улыбался, и непонятно было, в чем причина его радости: во встрече ли с ней или в удовольствии, которое доставляет ему семейная жизнь.

Когда она вошла в семнадцатую палату, то сразу увидела дядю Пашу. Повернув голову на подушке, он о чем-то беседовал с человеком в спортивном костюме, сидевшим на соседней кровати.

— Олюшка пришла! — заулыбался он, заметив ее, и попытался приподняться.

Ольга замахала руками.

— Лежи, лежи, тебе нельзя вставать, — испуганно проговорила она. — Меня и так сейчас выгонят, я без разрешения. — Она наклонилась к нему и поцеловала родную колючую щеку.

— Я буквально на пять минут, только увидеть тебя. Ну, как ты? — Присев на стул возле кровати, она взяла его за руку.

— Все хорошо, Олюшка, врач сказал, через недельку можно забирать меня в Москву, долечиваться, у них тут и так мест не хватает.

За эти дни дядя Паша побледнел и осунулся, но глаза его блестели по-прежнему, так молодо и радостно, что все ее невзгоды и черные мысли отступили, и, наблюдая незамысловатую картинку бытия: солнечные блики на чистом линолеуме пола, астры в банке с водой на тумбочке у окна, — она почувствовала неожиданный прилив бодрости и сил.

— Вот, Олюшка, познакомься, — сказал дядя Паша, указывая на своего соседа, — Кирилл Андреич, тоже москвич и тоже с дачи сюда попал.

Соседом дяди Паши оказался симпатичный бородач лет тридцати пяти, светловолосый и светлоглазый. Он улыбнулся и из вежливости привстал, держась за правый бок.

— Сидите, Кирилл Андреич, сидите, — забеспокоился дядя Паша. — Вы уже сегодня со всем моим семейством познакомились, а это вот Ольга, племянница моя любимая, можно сказать, вторая дочь, — с особым чувством произнес он.

Ольга удивилась, что Кирилл Андреевич, производивший впечатление очень здорового и сильного человека, тоже находится в кардиологическом отделении.

— Так это просто из-за нехватки мест в хирургии, — объяснил тот, улыбаясь приятной, открытой улыбкой. — Здесь все, знаете, как-то по-домашнему.

Оказалось, что неделю назад на даче в Мамонтовке у него случился такой острый приступ аппендицита, что, боясь не довезти до Москвы, его оперировали в пушкинской больнице. Хирургическое отделение было переполнено, а поскольку кардиология находилась в другом конце коридора, то после операции его и поместили к «самым сердечным людям», как шутили между собой врачи. Дня через три его выпишут, и он тоже собирается в Москву на долечивание на домашнем режиме.

В палату вошла медсестра, толкая перед собой стеклянный столик на колесиках, уставленный пузырьками всех размеров и с грудой разноцветных таблеток.

— А вы, девушка, как сюда попали? — удивленно обратилась она к Ольге. — И тоже к Беркальцеву? Василий Егорыч запретил на сегодня посещения.

Ее строгий тон не соответствовал обшей семейственной обстановке, царившей в больнице, где родственники и знакомые, несмотря на установленные часы посещений, приходили и уходили когда вздумается, пили чай (а в других отделениях и кое-что покрепче) вместе с больными, курили прямо в палатах, громко смеялись и вообще как могли поддерживали бодрость духа в своих близких, волею судеб оторванных от домашнего очага.

И хотя Ольга прошла в палату совершенно беспрепятственно, ни от кого не прячась, и никто не задал ей ни одного вопроса, она почувствовала себя школьницей, которую строгий учитель застал за списыванием несделанных уроков.

— Не сердитесь, Галочка, — пришел ей на выручку дядя Паша, — она сейчас уйдет. А Василию Егорычу я объясню, что мне гораздо лучше теперь, когда я всех своих повидал.

Он взял с тумбочки принесенные Ольгой гвоздики и протянул медсестре: