Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

— Знаю, как лучше, я, — сурово сказала Лерка, — ты меня слушай и вникай! Я себе худого не хочу, правильно? А мы с тобой два сапога, значит — и тебе обломится.

Санек возмутился:

— Как это — мне обломится? Я — главный человек!

— Да главный ты, главный, успокойся, — бросила небрежно Лерка, а сама думала — говорить Саньку об отношениях сынка и мамаши?.. Нет, не стоит… пока… Потом вдруг развеселилась и предложила Саньку как следует посидеть.

Санек, конечно, согласился — ничего, завтра похмелится и возьмется за работу как новенький.

Папаня распивал спиртное в номерах, а Катька сидела одна ни жива ни мертва, боялась каждого шороха за стеной, а шорохов там была уйма. И голоса, и в дверь стучали — Инна эта, что-то кричала Лизка, патлатая девка. Она Катьке — непонятно было — понравилась ли? Вроде нет, а вроде — да. Захотелось вдруг Катьке стать такой же, как она, эта Лизка, — худючей, вертячей, разговаривать с капризами, гордо. И чтоб патлы такие были. Катька тихонько подошла к зеркалу и увидела там девку, довольно плотную, с маленькими глазами, курносым носом, толстыми щеками и какого-то непонятного цвета волосами.

Разве может такая понравиться братику?.. Катька обкапала кофту слезами и пошла на место сидеть, ждать отца. А его все не было. Она и свет не зажигала…

Тут в дверь тихо заскребли, Катька подумала, что пьяный отец, и спросила:

— Папанька, ты?

— Я, — прохрипело за дверью.

Катька споро вскочила и откинула крючок; за дверью в накинутом полушубке стояла патлатая Лизка и смеялась:

— Здорово я тебя надула? Я видела, как твой отец ушел и еще не вернулся. У нас уже поужинали и в лото играют, я сказала, что спать пойду, а сама — сюда. Здорово, да?

Катька онемела: отец узнает — мало ей не будет. Он же сказал: «Никого не пускать!» — а она…

Лизка почувствовала ее неуверенность и змейкой проскользнула в комнату. Огляделась и сказала:

— А здесь вполне ничего! Давай включим газ. Я кофе принесла и еще кое-чего, — она выхватила из кармана бутылку темного стекла и сказала хвастливо: — «Кьянти», я его очень люблю, а мать вечно прячет, но забывает, где, а я знаю и беру, когда надо. Она все равно на отца подумает. А ты чего как больная? — Все это Лизка выпалила скороговоркой, успев за это время зажечь газ от зажигалки, включить электропечь, кинуть на стол пачку заграничных сигарет и поставить темную бутылочку, вытащив из кармана еще два огромных яблока.

Катька как завороженная смотрела на Лизку, она не успевала даже о чем-либо подумать — такая та была скорая. Лизка подтащила кресло к столу, уселась в него, положив ноги на край стола, и снисходительно предложила:

— Садись, чего стоишь, как чучело огородное. А то я тебя так и прозову — чучело! — И она громко захохотала. Катька не посмела ослушаться патлатой и присела, у них в доме никогда не говорили «садись», а всегда — «присаживайся», потому что папка шутковал: «Садятся в КПЗ, а в дому присаживаются».

А патлатая приказывала:

— Давай малость тяпнем и поговорим. — Налила рюмки, Катька поняла, что «тяпнуть» — это выпить, и выпила, без удовольствия — кисло и противно!

Лизка же болтала, как нанятая:

— Я сразу поняла, что твой папаша за водкой пошел, но куда пропал? Знакомые у вас тут, что ли?

Катька закручинилась. Девка эта, Лизка, непонятная, и говорит все с вывертом, Катьке ее не догнать. Молчать, выходит, тоже нельзя, а что говорить? И папка не идет! У Лерки этой пьет, наверное…

Лизка этот испуг приметила:

— Ладно, не боись, дурочка, ничего я тебе не сделаю. — Помолчала и добавила: — Пока. Вы откуда приехали, я забыла?..

Катька знала, как надо отвечать, но слово, название, вылетело у нее из головы — из-за вина, Лизки этой, страха… и она молчала. Тогда Лизка сказала:

— Ладно, я знаю — из Костромы, — и уставилась на Катьку, как змей. Катьке подумалось, вроде бы не из Костромы, но что не из Супонево, она знала точно. Раз эта окаянная Лизка говорит, значит, так оно и есть.

И Катька мотнула молча — опять же! — головой.

Лизка прямо покатилась от хохота:

— Ой, — орала она, — ой! Не знаешь, откуда, не знаешь! Врете вы все! Я это сразу про вас с папашкой поняла! Брехаловка!

И тут Катька, не выдержав, заревела, зарыдала, завыла, как она умела, из-за того, что обвела ее вокруг пальца эта девка и что она и впрямь не помнит, откуда они приехали, и главное — папаня отправит ее в Супонево и не даст посмотреть на братика.

Лизка опешила от этого утробного горестного воя. Она подошла к Катьке, дернула за рукав: