Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

— А ты что, пап, снова к ней поедешь? — спросила с какой-то слезой в голосе Катька. — Не надо, пап, стыдно. Лучше б брата к нам позвал, мы бы с мамкой наварили, напарили, знаешь как! — Катька немножко зарозовела, представила, как ее старший брат, москвич, красивый, разодетый, приезжает к ним в гости и они его принимают не хуже, чем эта баба противная. Папка спал с ней, что, Катька дура? Не поняла? Но про нее матери она не скажет — стыдно.

А Санек рассвирепел.

— И поеду! И к сыну поеду. И он нам денег даст, старуха же сказала! И сюда его, к нам пригласим, с ней вместе. И напарите вы, и нажарите, пусть поглядят!

— Ага, — сказала по-взрослому скорбно Катька, — только ты до этого все пропьешь! Она мне деньги дала, чего ты их заграбастал? Матери скажу, сколько было! Нечего тебе на них пить!

— Да? — язвительно усмехнулся Санек, — а чьи это деньги? Ваши? Шиш! Если б не я, то вы бы и не знали, что такое доллар! Сидели бы в навозе по самые уши и не чирикали! Да захочу — все в день пропью, вот так! Не тебе меня учить!

Дома их встречали. На стол было накрыто: стояла бутылка самогона, достаны грибочки, томаты, огурчики, капустка, картошечка прела под подушкой. Все — честь по чести. И Татьяна принарядилась, только в глазах была тревога — не верила она во все эти тайные дела. Но не верить уже было невозможно — Санек ввалился с пакетами и сразу вывалил все на стол. Девкам понацеплял на шеи цепочки, Таньке кинул трусы, та сначала зарделась, потом начала хохотать как ненормальная:

— Да они мне только на нос! — И тут же кинула их Натахе, та аж подпрыгнула от радости. Витек набил полный рот жвачки, а на столе громоздилась куча банок и пакетов, и даже литровая бутылка с пепси! Все ахали и охали с каждой развернутой покупкой, и Танька сказала:

— Отца благодарите. — И все вразнобой сказали: — Спасибо, папка, — а Татьяна его смачно поцеловала. Только Катька, как не родная, стягивала куртку, стаскивала беретку и не принимала участия во всеобщем веселье.

Ночью Санек по мягкости души рассказал Татьяне о Лерке. Она спросила:

— Был с ней? — Санек промолчал, а Танька больше не стала его добивать — в конце концов, он домой вернулся? Вернулся. С ней спит? Спит. А та одна ворочается. Деньги привез? Привез. (Санек, правда, не сказал, что стольник отдал Лерке, сказал, что двадцатку.) И может, еще привезет. Так она была рада деньгам! Завтра же поедет в Волок и купит детям одежу, совсем пообносились, а если Санек привяжется — скажет, все, нету, вон ребятам понакупляла.

Катька тоже не спала. Она стала думать о брате. Какой он, и где он, и когда она его увидит, и может, станет с ним дружить… И он ей будет дарить подарки и приглашать ее в Москву…

А имя у него какое! Сандрик… Как бы у кого узнать, кто его мамаша и как все получилось? Заснула она с мыслями о брате…

В утро того дня, как Наташа и Аннелоре должны были ехать к барону, Наташа встала рано, посмотрела в зеркало и в который раз ужаснулась — она все хуже и хуже выглядит, какая-то безнадега в глазах делала ее лицо стертым, постаревшим, бесцветным, будто свет глаз, уйдя, забрал с собой все… Она заметалась — надо что-то срочно с собой делать. И она вдруг решила остричь волосы, чего не делала никогда, потому что с ранних лет усвоила, что ее красота во многом зависит от копны льющихся, длинных золотых волос. Но сейчас ей они вдруг смертельно надоели, и она, не думая, не давая себе подумать, взяла ножницы и отхватила сначала хвост, потом подровняла… «Не зря когда-то училась», — усмехнулась она.

Когда Аннелоре села в машину к Наташе, она обомлела — это была другая женщина. Никакая не мадам посол!

Но внешне она себя ничем не выдала, а даже восхитилась Наташиным новым обликом и сказала, что она очень изменилась и стала совсем юной…

Наташа улыбнулась и ничего не ответила. Так ехали они молча, каждая думала о себе и той, другой, которая сидела рядом.

Вскоре они подъехали к замку, въехали на мост и остановились у железных высоких цельных ворот. Аннелоре выскочила и нажала на какую-то кнопочку — они со скрипом пошли вверх, и машина очутилась во внутреннем дворе, с низкой аркой, под которую они медленно въехали и оказались в другом дворе, выложенным камнем и, собственно, перед замком — невысоким каменным строением, но с высокими башнями по краям, уходящим полукругом во тьму парка и гор.

Массивная деревянная дверь с медными украшениями и кольцом. Аннелоре по-хозяйски постучала кольцом, внутри раздался звон, и Анне шепнула Наташе: