Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

— Признала, признала, еще как признала! Якшаются они все вместе: и Марья, которая его усыновила, и Наташка, и все там…

— Кто еще все-то? — спросил Санек.

— Ладно, Санек, потом эти россказни, не к спеху. Главное вот что: ты — отец, родной, Наташка, как ни кобенится, а признать это должна. Но с ней ладно, пока. Есть вторая мамаша. Стервоза жуткая, мы ее с Маринкой…

Тут Лерка прикусила язычок, незачем Саньку это знать.

— В общем, стерва. Но Сандрика она твоего не то что любит — обожает. Вот ты и придешь и скажешь, что, мол, так и так, ты — отец и хотел бы сына увидеть и с ним поговорить хоть раз в жизни. Что, мол, тебя обманывали — вали все на Маринку, ничего, она простит, и что теперь ты все узнал, откуда, — не говори, узнал, и все тут. Марья замельтешит, хоть и стерва. Старая уже, нервишки не те, а потом — как она может отцу родному отказать? Но отказать она захочет, ты еще прикинешься как надо, я тебя и научу, и тогда пусть деньгу гонит, ни фига, не обеднеет, вон ее Сандрик сколько добра нагреб! Денежки она выдаст, это точно.

— Дак деньги что! — завопил вдруг Санек. — Я сына хочу видеть! Понимала бы ты чего!

— Увидишь, — сурово сказала Лерка, — не спеши! Сначала бабку потрясем, а потом узнаем у нее, где сынок, и туда отправимся… И тогда уж ты из сыночка потянешь, потому что он не захочет огласки, он-то ведь не знает, кто его папаша.

Лерка захихикала, и Саньку вдруг стало обидно до слез, как будто если кто узнает, что он — отец этого самого Сандрика, так сразу же и смеяться станет.

— А что, я хуже других? Че ты ржешь, паскуда!

— Я же еще и паскуда! Ему все рассказала, на пальцах разложила, а он обзывается!

Санек засопел, набычился, но промолчал, а потом примирительно сказал:

— Да ладно тебе, Лерк, я так, обидно стало. А как мы все это дело провернем?

— Как? — повторила она, будто над этим думала. — А никак. Очень просто. Поедем к этой Марье, да и все дела.

— Так давай, — вскинулся Санек, — поехали. Далеко? Да все равно, я сейчас куда хошь попруся, деньги нужны под завязку, жрать нечего, все у теши тянем, да и девок надо выдавать, одежонку справить, а то они в обносках щеголяют.

— Тю, дурной, — присвистнула Лерка, — прямо сейчас! Очумел? Подготовка нужна. Вернешься в деревню, наденешь что поплоше, девку свою какую возьми, дочку, и ее так, чтоб жалко стало, обрядишь. А я уж с ней поговорю, чтоб знала, как и что сказать, понял?

— Понял, — покорно сказал Санек и подумал, что Лерка-то не дура, верно все говорит, надо ее тоже слушать, а там уж своим умом перемалывать. Возьмет он Катерину, она девка хорошая, не шалавая. И уж ее-то он принарядит! Сам — ладно, оденется поплоше, а девку в рванье не повезет. Пусть не думает эта старуха-стерва, что он детей не обихаживает. Из последнего, а своему дитяте отдашь все. А то и сынка не покажет, вон, мол, у него дочка какая замурзанная.

— Завтра и поеду… — буркнул Санек.

Они еще выпили, уже не говоря о деле.

Но сидя напротив друг друга, выпивая за дружбу вечную, они, однако, вовсе не испытывали один к другому приязни, каждый думал, что другой — прохиндей и обманет и что надо сделать это раньше, чтобы не сидеть по уши в «том самом», и вообще они друг дружке не очень-то и нравились. Санек сравнивал Лерку с женой Татьяной, и Лерка явно проигрывала. А Лерка как сразу определила его: «Вахлачина», — и больше на эту тему не думала.

Однако несмотря на это, оказались они вместе в постели, и Лерке даже понравилось, потому что еще не все из Санька ушло с водкой, а мужик был он, что и говорить, ражий. Это как-то примирило их обоих, и естественно, доверия стало больше.

В Супонево Санек вернулся значительный и таинственный. Сказал Татьяне, чтобы постирала Катьке хорошее платье да вымыла ей голову. Потому что поедут они в Москву по делам.

Татьяна запричитала, что их там убьют и пусть он сам свои дела делает, толку от них чуть, а девку дома в покое оставит. Но Санек на нее прикрикнул, чтоб не вмешивалась, а что пойдут они не к бандитам каким, а к большим людям…

— Ой, уморил! — захохотала Танька, — пустят вас, как же — к большим людям!

«…Наглая стала Татьяна. Сейчас он смолчал, но свое возьмет… Вот как притаранит денег кучу, тогда посмотрим, как она запляшет».

Когда она стала похрапывать, Санек встал, хватанул самогону — для храбрости и чтоб раззадориться — и полез к ней на раскладушку. Она было заверещала, но он ей ладонью рот закрыл, прошипев, что детей разбудит — тут и произошло у них. И опять так хорошо было, что ни он, ни она до утра так и не заснули, все миловались. Соскучились. Санек так рассиропился, что рассказал, что за дело у них будет с Катериной в Москве, только сообразил, что Лерку называть не надо, и сказал, что парня нашел одного, знающего. Все рассказал Таньке: и про сына Сандрика, и про его приемную мать, и что, может быть, сынок сидит.