Он махнул в ее сторону и спросил:
— Она новая?
— Да, Микки, — ответила я, — думаю, что новая.
Он широко улыбнулся и так медленно покачал головой, сохраняя на лице блаженное выражение, что (продолжая аналогию с бизнесменом) можно было подумать, будто он только что узнал о том, что заработал очередной миллион. Эта полочка его прямо-таки воодушевила. Он осведомился, для чего она, и я пояснила, что для туалетной бумаги. Потом он спросил (он часто это спрашивает): «Вы меня любите, мисс Гавенер?» (Микки комкает слова и произносит мою фамилию скорее как «Гаавн».) Я сказала, что да, конечно, и потом еще через несколько минут он опять указал вверх и воскликнул: «Новая полка!» Улыбаясь, я ответила: «Я знаю, Микки». А он со счастливым лицом, продолжая показывать, повторил: «Смотрите!», а я опять сказала: «Я уже смотрю».
Я живу в одноэтажном кирпичном доме к югу от университета; вместе со мной комнату снимает женщина, которая служит в полиции. (Пока я не познакомилась с Лизой, у меня не было знакомых полицейских-женщин.) Примерно половину своего времени она живет у приятеля, он тоже полицейский, но вечером приходит домой, и мы вместе смотрим телевизор. Очень многое в поведении Лизы можно назвать типичным для женщин: она постоянно делает маникюр или может зайти в магазин и потратить триста долларов на новые туфли. Но характер у нее задиристый, и еще она — страстный поклонник группы «The Lobos». Через несколько дней после того, как мы с ней познакомились, она сказала: «Не бывает таких неудачных дней, которых нельзя было бы спасти хорошей “Маргаритой”». Она выросла в Альбукерке и ни разу (Вам, возможно, это будет интересно узнать) даже не задумывалась о том, чтобы обратиться к психоаналитику.
Если у Вас сложилось впечатление, что я избегаю писать о главном (о моих отношениях с Генри), то, возможно, вы правы. Но я могу откровенно признаться, что сейчас я не думаю о нем изо дня в день, бывает, что не вспоминаю его даже неделями. Честно говоря, о Вас я вспоминаю чаще, чем о нем. Иногда, когда мне нужно принять какое-нибудь решение, я думаю, а что бы порекомендовали Вы, и мне всегда кажется, что Ваш совет заключался бы в том, чтобы я сделала выбор в пользу того, что принесет больше радости или будет для меня выгоднее. Когда я начинаю прикидывать, какие могут быть отрицательные последствия такого выбора, Вы в моем воображении советуете мне не забивать себе голову, потому что в любом случае они не стоят того, чтобы о них задумываться.
Кстати, я рада, что познакомилась с Вашим мужем, прежде чем уехать из Бостона, хотя это и произошло случайно, когда мы встретились возле кинотеатра на Брэтл-стрит. Я была удивлена (не приятно и не неприятно, мне просто такое не приходило в голову), что он афроамериканец. Когда-то я представляла его врачом, таким как и Вы, или каким-нибудь сексуального вида плотником (наверное, это пришло мне в голову из-за того, что у Вас был очень красивый кабинет с идеально отполированным полом), но, раз он оказался профессором математики, выходит, что оба моих предположения были ошибочными. Когда Вы представляли нас друг другу, Вы не могли рассказать ему, что я — ваша пациентка, но я думаю, что он догадался. Он так улыбнулся мне, будто хотел сказать: «Я догадываюсь, что у тебя сильнейший невроз, но ты, конечно, в этом не виновата».
Доктор Льюин, я пока еще не встречала людей умнее Вас. Однажды Вы употребили слово «перифрастический» (произнесли его между делом и лишь потому, что в том случае оно точнее всего передавало Вашу мысль), и мне было очень приятно, когда Вы решили, что я знаю значение этого термина. Я никогда не рассказывала Вам, что после каждой встречи с Вами, возвращаясь домой на электричке, я записывала в дневник все, о чем мы с Вами говорили. Я случайно натолкнулась на эти записи, когда, переехав сюда, стала распаковывать вещи. И хотя мне показалось, что они довольно интересны (естественно, это лишь проявление моего нарциссизма), боюсь, что в них ощущается зыбкое, неуловимое дыхание тогдашнего моего состояния, когда мне больше всего хотелось, чтобы на меня снизошло какое-нибудь откровение, четкость и незыблемость некоего объективного знания, которое сразу же покажется стопроцентно точным и с этой минуты и навсегда будет таковым оставаться.
В общем, в первый день в Чикаго, когда я высадила Эллисон у аэропорта и мы с Генри перетаскали все коробки и всю мебель по лестнице в мою новую квартиру, я сказала: «Может, сходим куда-нибудь и поедим?» А он ответил: «Тут за углом есть прекрасный греческий ресторанчик, но давай я сначала позвоню Дане». «Кто такая Дана?» — поинтересовалась я. «О, — ответил Генри, — разве я не рассказывал о своей девушке, когда мы общались на свадьбе Фиг или когда ты приезжала на собеседование?» Нет, он не рассказывал. В тот вечер она присоединилась к нам за ужином (я не могла поверить, что все это происходит на самом деле, и оттого была в каком-то ступоре). Она оказалась высокой женщиной, несколько надменной. В колледже Дана занималась командной греблей, была республиканкой и, вне зависимости от того, сколько было выпито, не позволяла себе распускать язык. В конце ужина она спросила: «Что тебя привело в Чикаго?» Я нервно рассмеялась и ответила: «Как раз пытаюсь вспомнить».
Читать дальше