Куртис Ситтенфилд: Мужчина моей мечты

— Сегодня мне по электронке пришло совершенно непонятное письмо от Джулии.

И Сьюзи спросила:

— Кто такая Джулия?

— Сестра Генри, — пояснила я и снова (доктор Льюин, я надеюсь, что не кажусь Вам беспричинно грубой) подумала о минете.

После ужина я шла домой пешком, был дождливый апрельский вечер, и я подумала (к тому времени я уже постоянно устанавливала себе подобные рамки), что больше ни когда не стану встречаться с Генри в компании Сьюзи и что отныне мы будем видеться не чаще двух раз в неделю. Я вдруг решила, что не буду отвечать на его звонки, если он позвонит мне на работу. Я могу и ошибаться, возможно, на самом деле я тогда решила, что не буду разговаривать с ним дома, а только на работе, но это неважно.

Как бы то ни было, на следующей неделе мы встретились, чтобы пообедать вместе, и у меня снова появилось чувство, которое обычно возникало в его присутствии. Мне казалось, что нет таких слов или жестов, которые нельзя было бы позволить между нами. Мне хотелось протянуть к нему руку и провести пальцами по его лицу. Я привыкла к мысли, что он мой. Иногда у меня возникала потребность сказать: «Мне так паршиво!» — и ничего не объяснять. Но я не протянула руку, ничего не сказала и не спросила про Сьюзи, потому что решила: больше не буду делать вид, будто меня не волнуют разговоры о его девушках.

Десять дней мы не виделись и не разговаривали по телефону. Я специально не звонила ему и гордилась, что у меня хватило на это выдержки. Но потом в четверг утром Генри позвонил мне на работу. Я подумала: «Конечно, как же он может не дать о себе знать?»

— У меня есть новость, и я надеюсь, что ты будешь рада за меня, — начал он и затем, после небольшой паузы сказал: — Сьюзи беременна.

К тому времени они встречались меньше четырех месяцев.

Я сидела за своим рабочим столом и в ту секунду вдруг отчетливо увидела все предметы, которые находились на нем: красный коврик для мыши, стакан с ручками и карандашами, стопку пластиковых папок. Будто раньше они были невидимыми и я их не замечала.

— Мне нужна твоя поддержка, — искренне произнес он, когда я рассматривала толстый корешок телефонного справочника Чикаго. — Моя семья от меня отвернулась.

Наконец я спросила:

— На какой она неделе?

— На девятой.

— Аборт делать не собираетесь?

— Анна, что ты говоришь? Наверное, тебе трудно это понять, но мы хотим ребенка. Нам кажется, что раз уж так все сложилось, значит, это было предопределено.

— Ты имеешь в виду, что есть какая-то причина, кроме той, что Сьюзи забыла принять противозачаточные таблетки?

— Ты говоришь как сексист, — сказал он. — Я больше хочу этого ребенка, чем Сьюзи. Она ведь еще учится. И мы действительно любим друг друга.

На какую-то долю секунды мне показалось, что последние слова Генри относятся к нам.

— Мне бы хотелось, чтобы ты правильно это восприняла.

— По-моему, ты сам неправильно это воспринял.

Он замолчал.

— И вы собираетесь пожениться? — спросила я.

— Пока нет, но когда-нибудь, наверное, да.

— А что думают ее родственники?

— Они в восторге. Мы на прошлые выходные ездили к ним. Это прекрасные люди.

Я снова вспомнила тот день, когда мы ездили на мыс Код, и подумала, что Генри очень изменился с тех пор (по-моему, он стал менее честным перед самим собой), но все-таки то, что можно было сказать о нем тогда, можно повторить и сейчас, через семь лет: ему доставляет удовольствие помогать девушкам, которые нуждаются в помощи. Единственная его ошибка заключалась в том, что он считал, будто со временем его характер изменится.

Естественно, Генри расстроился бы, если бы я не отнеслась к этому известию отрицательно. Ведь наш разговор должен был происходить по такому сценарию: он сообщает мне новость, у меня едет крыша, потом я успокаиваюсь, и мы обсуждаем, как ему уладить конфликт с семьей. Ну а позже мы находим способ понять, как все это может подкрепить идею о том, что он хороший и умный парень и его жизнь движется в правильном направлении. Мы должны были согласиться, что решение, которое он принял, было «достойно уважения»; еще он вскользь должен был упомянуть, что находит Сьюзи совершенно замечательной, чтобы я поняла, что в постели она — супер, и не подумала, что его действия вызваны исключительно чувством долга.

— Что ж, удачи, — напоследок пожелала я.

Он же сказал:

— Но это не означает, что мы больше не увидимся.

Положив трубку, я расплакалась. Я сидела на рабочем месте, дверь в офис так и осталась открытой, но мне было все равно. Конечно, я плакала из-за того, что он достался Сьюзи, а не мне, но главной причиной была не потеря Генри, а то, что я ошиблась и в качестве подтверждения моей ошибки у меня были неопровержимые доказательства. Моя интуиция, мое чутье, как бы это ни называлось, подвели меня. Генри и я не были созданы друг для друга! Остаток своей жизни мы не проведем вместе, обедая с оранжевых тарелок; я даже никогда не приглажу пальцами волосы Генри, потому что его голова не будет лежать у меня на коленях; мы никогда не поедем вместе за границу. Ничего этого не будет. Все кончено. Или, может быть, у него с этой Сьюзи ничего не выйдет и он захочет меня потом, через несколько лет, или даже намного позже, когда мне будет шестьдесят восемь, а ему семьдесят, но к тому времени мне уже будет все равно. Мне он был нужен сейчас, пока мы такие, какие мы есть сегодня. К тому же он нарушил правила, о которых никогда вслух не говорилось, но которых, как мне казалось, мы оба согласились придерживаться.