Итсасо Мадарьяга - Одинокие сердца

Одри неодобрительно фыркнула.

— Мама! Вся моя жизнь летит кувырком, а ты пытаешься утешить меня нарядами, на которые мне, в общем-то, наплевать. То, что со мной сейчас происходит, — это очень серьезно.

— А жизнь вообще очень серьезная штука, Одри, однако не настолько, чтобы в ней не было места маленьким человеческим радостям. Что тебе сейчас нужно — так это немножко легкомыслия, чтобы ты с его помощью смогла отдалиться от своих проблем и взглянуть на них уже совсем под другим углом. Ты находишься так близко к ним, что не можешь объективно оценить их масштабы, и поэтому они кажутся тебе огромными-преогромными.

— Что-то я сомневаюсь, что это платье поможет мне хоть немножко привести в порядок свою рушащуюся жизнь, — проворчала Одри.

— Конечно, не поможет. Однако красота, в которую ты окунешься, когда его наденешь, поможет тебе взглянуть на мир другими глазами. Мы ведь отправляемся в развлекательную поездку, во время которой будем любоваться красивейшими местами Франции, и тебе придется вести себя соответствующим образом. Если ты не можешь изменить себя изнутри, мы попытаемся сделать это снаружи. Начнем с платья.

— Да, с прекрасного платья, которое изменит мою жизнь, — сказала Одри гораздо более печальным, чем ей хотелось, тоном.

В ночь перед отъездом в Дувр Одри все никак не могла заснуть. Они с матерью потратили остаток дня на посещение Национальной галереи. Там Виолетта купила несколько эстампов, намереваясь вставить их в рамку и повесить дома на стену, а затем убедила уставшую Одри пройтись по Ковент-Гардену.

— Мне нужно выпить чашечку чая и съесть кусок торта. И не какого-нибудь, а шоколадного.

— Хорошо, но только сначала давай заглянем в паб «Ягненок и флаг» и выпьем там по большущей кружке пива. У меня в горле пересохло от затеянной тобой беготни по магазинам.

Сходить в Ковент-Гарден — это всегда было правильным решением. Когда Одри в субботнее утро нечего было делать и когда ей при этом хотелось побыть среди людей, она неизменно отправлялась именно в Ковент-Гарден. На старинных улочках этого лондонского района всегда бурлила жизнь, а перед зданием Центрального рынка прохожих развлекали мимы и жонглеры — с причудливо раскрашенными лицами и в экстравагантных костюмах. Одри обычно заходила в магазинчики, а затем усаживалась где-нибудь под стеклянным потолком внутри здания Центрального рынка и пила чай или что-нибудь прохладительное, листая при этом книгу или журнал либо слушая юношу, сотрясающего воздух аккордами из произведений Боккерини, Альбинони, Вивальди или Корелли. В общем, Ковент-Гарден был идеальным местом для того, чтобы приятно провести время в теплое летнее утро. Однако на этот раз Одри не очень-то хотелось находиться среди большого количества людей, и она с нетерпением ждала, когда же сможет поехать к себе, чтобы посидеть подольше в ванне, включив оперу «Дидона и Эней» Генри Перселла. У нее в ушах целый день звучала ария «Дай руку мне, Белинда», и ее трагизм нагонял на Одри жуткую тоску. Ей казалось, что ее собственное тело медленно умирает вместе с Дидоной, следуя неторопливому, но неумолимому ритму аккордов, ведущих к печальному финалу.

Одри очень устала после долгих хождений по Национальной галерее, которые не доставили ей никакого удовольствия, а, наоборот, лишь напомнили о внезапном и нелепом решении уволиться со своей замечательной работы. К счастью, она не встретила там никого из знакомых: Одри была не готова отвечать на вопросы. Ей очень хотелось побыстрее уйти из Национальной галереи, а мать все водила и водила ее по залам, болтая без умолку. Когда они вошли в зал, в котором висела картина «Казнь леди Джейн Грей», у Одри настолько разболелись голова и глаза, что, увидев белоснежное платье изображенной в трагической позе леди Джейн, Одри не смогла выдержать этой ослепительной белизны и отвела взгляд. И тут ей на глаза попались спокойное лицо и слегка грустный взгляд мадам де Помпадур, изображенной на портрете уже на закате жизни. Тут-то Виолетта, подумав, видимо, что искусства с них на сегодня достаточно, предложила пройтись по району Ковент-Гарден. Одри еще раньше решила, что будет во всем уступать матери, не станет с ней спорить и позволит делать все, что ей захочется. Мать почти весь день разглагольствовала о жизни в Бартон-он-де-Уотере и о предстоящей поездке в долину Луары, однако Одри ее почти не слушала и даже не пыталась что-либо отвечать. Девушка надеялась, что мать рано или поздно заметит: она даже не скрывает, что ей все это ничуточки не интересно. Одри вдруг вспомнились слова матери, произнесенные в универмаге «Либерти»: «Я не позволю тебе мучить себя». А ведь она именно этим и занималась почти весь день под звучащую в ушах трагическую музыку Перселла. Почему она это делала? Почему отталкивала мать, пытавшуюся ей помочь? Может, тем самым она хотела наказать себя за нелепое решение, принятое поспешно и бездумно? Но чего она сможет этим добиться? Почему бы ей не позволить матери высказать все, что она хочет? Одри казалось, что все окружающее ее раздражает, что толпа людей действует на нее угнетающе и что льющиеся непрерывной струйкой слова Виолетты еще больше ее запутывают. Разглядывая изящные кружева на платье маркизы де Помпадур, Одри вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.