Джулия Хилпатрик - Сын Ретта Батлера

Уже к ночи вспомнил Джон и о том, что именно дома у него пока что нет. Вспомнил не с ужасом, даже не с озабоченностью, а с радостью. Он знал, что дом у него будет, стоит только зайти в первую же попавшуюся дверь и сказать:

— Добрый вечер, сэр, я хотел бы снять комнату у вас.

— Почему, собственно, у нас? — удивился толстый седой господин, открывший Джону. — Разве ты где-нибудь видел объявление, что в доме сдаются комнаты?

— Нет, сэр. Мне просто понравилась ваша дверь.

Господин внимательно осмотрел свою дверь и пожал плечами.

— Дверь как дверь. Чем же она тебе понравилась?

— Меня зовут Джон Батлер. Я приехал из Джорджии. Собираюсь жить и работать здесь. Мне нужна комната. Я увидел вашу дверь…

— И она тебе понравилась, — перебил хозяин. — Это я уже слышал, только вот чем?

— Это настоящая нью-йоркская дверь, — сказал Джон абсолютно искренне.

Хозяин еще раз посмотрел на дверь, улыбнулся и сказал:

— Заходи, парень. У меня найдется комната.

Джон даже не удивился. Он удивился бы, если бы хозяин не пустил его.

Хозяина, кстати, звали довольно чудно — Ежи Зелински. Потом он рассказал Джону, что переселился в Америку из Польши. Бросил там все и поехал искать счастье в далекой и загадочной Америке. Вскоре Джон уже перестал удивляться, когда встречал людей со славянскими, испанскими, итальянскими, индийскими и даже японскими именами. Перестал удивляться незнакомой речи, даже незнакомым надписям на магазинах. В Америке, как на корабле Ноя, было каждой твари по паре.

Ежи провел Джона на второй этаж и показал небольшую комнатку с окном, выходящим во двор. Здесь стояли железная кровать, стол на хилых ножках, гнутый стул, умывальник и тумбочка, крашенная белой краской.

Даже эта убогая обстановка показалась Джону великолепной.

— Отличная комната! — сказал он.

— И стоит недорого — три доллара в неделю, — улыбнулся Ежи. — Но придется, сынок, платить вперед.

Радужное настроение Джона как рукой сняло. Денег у него не было ни цента.

Он растерянно обернулся к хозяину и сказал:

— Сэр, у меня нет денег.

— Очень жаль, сынок. Попробуй переночевать на Центральном вокзале. Скажешь полицейским, что ты собрался уезжать.

И Ежи любезно распахнул перед Джоном дверь.

Джон закинул на плечи мешок и шагнул было к двери, но вдруг остановился:

— Сэр, а может быть, вы возьмете у меня одну вещь вместо денег?

— Что же это за вещь?

Джон мигом раскрыл мешок и достал оттуда бритвенный прибор. Хозяин повертел в руках помазок, раскрыл лезвие и сказал:

— Вообще-то я вещами не беру, но надо же когда-нибудь нарушить собственный закон.

Он уже собрался забрать прибор, но Джон остановил его:

— Сэр, я отдам его вам через полчаса. Вы можете подождать?

— Ну ладно. Попрощайся с ним, только не очень горюй.

Ежи похлопал Джона по плечу и вышел из комнаты.

В умывальнике была холодная вода, но в мыльнице лежал кусок свежего мыла. Джон быстро взбил пену, он ведь видел, как это делает отец, помазком смазал щеки и начал бриться.

Бритва шла по его коже легко. Да и брить-то, собственно, было нечего. Но только тот, кто однажды первый раз в жизни подверг свои щеки процедуре бритья, может понять, что в такой момент мальчик становится мужчиной.

Джон для пущей убедительности даже напевал что-то себе под нос. Из-под пены показывались капельки крови, но кто сказал, что превращение мальчика в мужчину процесс безболезненный и бескровный. Девушка ведь тоже становится женщиной в муках и радости. Только у мужчин это происходит совсем иначе.

Когда прибор был отдан, а хозяин, оценив ситуацию, даже предложил Джону воспользоваться его одеколоном, когда потом Ежи напоил Джона чаем и накормил жареной картошкой, когда рассказал Джону о себе и выведал все о семье Джона, когда уже за окнами забрезжил рассвет и оба отправились спать, Джон вспомнил вдруг старика попутчика. Тот заложил свой бритвенный прибор через месяц. Джон сделал это намного раньше.

— Ну и пусть, — вслух сказал парень, засыпая. — Главное — я в Нью-Йорке.

Бо пил третий день подряд. Пил и сам себе удивлялся. Он вообще-то не любил алкоголь. Так уж был устроен его организм, что после третьей порции виски ему становилось дурно, его тошнило, перед глазами все плыло и он проклинал себя за уступчивость и слабость. Его нормой было два бокала шампанского или одна порция виски. Этого хватало на самый продолжительный вечер. Бо был весел, легок, остроумен и обаятелен.