Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

Руки поднимали и опускали мотыгу, ноги, обутые в тяжелые башмаки из воловьей кожи, переступали по горячей земле скорее рефлекторно, чем обдуманно, и Уэйд мог отдаться своим мыслям. Ему вообще нравилась такая работа — неспешная, когда можно поразмыслить над чем-то основательно, прикинуть, подходя к сути дела и так, и эдак. Сейчас же он просто не знал, над чем думать. Он мог не сомневаться относительно того, что мать будет вмешиваться в дела фермы, кончится все, может быть, даже тем, что она сядет за конторские книги. Вот уже два года, как эти книги вел он, Уэйд, и сама мысль о том, что кто-то будет проверять его, контролировать, подавляла.

Как хорошо было, когда Скарлетт находилась где-то вдалеке. У всех у них — у него, Уилла, Сьюлин — окрепло убеждение, что Скарлетт останется в Европе навсегда. Уэйд совершенно не нуждался в ее присутствии, потому что с некоторых пор понял — те отношения, которые связывали его со Скарлетт, больше похожи на отношения богатой опекунши с приемышем, чем на отношения матери и сына. Он не мог не чувствовать, что Скарлетт относится к нему как к досадному недоразумению, как к какой-то досадной своей ошибке. Но это еще полбеды. Он давно уже относился к матери достаточно равнодушно, не испытывая потребности в том, чтобы она находилась рядом с ним — как если бы он был старше своего истинного возраста по меньшей мере лет на двадцать. Но вновь терпеть диктат Скарлетт, наблюдать вспышки ее гнева… Уэйд не мог не признаться себе в том, что подавлял вчера в себе нечто, похожее на робость — видно, это слишком уж глубоко засело у него в душе.

Аннабел… Конечно, ему, возможно, рано думать о женитьбе, но узнай мать просто об этой девушке, о ее семье, о чувствах, которые он испытывает к Аннабел, беды не миновать. Многое изменилось, что и говорить, сейчас юноши и девушки встречаются не только и не столько под присмотром родителей — о чем любит говорить Сьюлин с непонятными интонациями. То ли она осуждает это, то ли завидует нынешней молодежи. Но даже и Сьюлин согласна с тем, что довоенная жизнь осталась в прошлом. Круг знакомых сейчас определяется не по происхождению. Раньше все было не так. Можно представить себе, сколько усилий затратил его дед, выигравший, как рассказывают свое поместье в карты, сколько усилий затратил Джералд О’Хара на то, чтобы пробиться в высшее общество, в свет.

Уэйд улыбнулся, вспомнив о деде, о котором, в основном, знал только из рассказов: эти безумные скачки, прыжки через изгородь, последний прыжок — несостоявшийся, впрочем: говорят, лошадь остановилась, как вкопанная — стоил Джералду О’Хара жизни. Отец его — совсем другое дело. Хорошо, что, Уэйд, похож на своего отца только внешне. Из рассказов тетушки Питтипэт, Мелани, из отрывочных замечаний Скарлетт у него сложилось впечатление о Чарлзе Гамильтоне как о личности достаточно безвольной, как о наивном молодом человеке.

Но тем не менее Уэйд задал хорошую взбучку этому подлецу Джо Фонтейну, когда тот позволил себе в его присутствии несколько нелестных замечаний по адресу его покойного отца. Уэйд очень уважал Тони, дядю Джо Фонтейна — вот настоящий мужчина, его жизнь в Техасе похожа на чудную легенду: стычки с бандитами, с индейцами, полные неожиданностей и опасности перегоны скота на огромные расстояния, через территории нескольких штатов, переправы через полноводные реки. О, этот бескрайний Техас! Уэйд и сам бы с удовольствием поменял свое размеренное существование здесь на жизнь, состоящую из приключений, риска, когда каждый новый день преподносит что-то новое и неожиданное. А вообще-то нового и неожиданного хватает и в Таре — Уэйд словно бы забыл на какое-то время о том, что приехала его мать, но скоро вспомнил. Да и Уилла Бентина никак нельзя оставлять одного.

— Эй, Уэйд Гамильтон!

Окрик с края поля вывел Уэйда из оцепенения. Конечно, это опять этот крикливый ирландец, коротышка Тим О’Фланаган.

Уэйд медленно обернулся, слегка сдвинул шляпу на затылок, стряхнул пот со лба. Он не произнес ни слова, только вся его поза являла немой вопрос. И О’Фланаган, оставив свою повозку, запряженную тощим подслеповатым мулом, заспешил к Уэйду, двигаясь между грядами хлопчатника своей подпрыгивающей походкой.

Тиму было двадцать пять лет, но он еще не женился. Все О’Фланаганы переселились сюда из Южной Каролины. А было их, ни много, ни мало, дюжина. Вот уж кого следовало бы называть голодранцами, подумал Уэйд и в этот раз, как думал он всегда, стоило ему увидеть кого-либо из шумной ирландской семьи. Неизвестно, чем занимались О’Фланаганы в Южной Каролине, но здесь они вели хозяйство из рук вон плохо. Хлопчатника они умудрялись выращивать столько, что не набиралось и пяти тюков хлопка с пятнадцати акров, хотя мужчин было семеро, а скотины, включая и этого мула, стоявшего сейчас, полузакрыв глаза, в тени диких апельсиновых деревьев, шесть голов. О’Фланаганы заняли участок, когда-то принадлежавший Слэттери, да прихватили еще несколько акров при разделе соседней плантации. Сьюлин говорила, что этому участку не везет — никак там не поселятся порядочные хозяева. У Тима было еще пять братьев и четыре сестры. Их отец, Шон О’Фланаган, был таким же маленьким, как Тим, таким же шумным и задиристым. Остальные братья тоже удались в отца. Все ссоры и драки в лавке Энтони Куэйла, тоже пришельца, начинали братья О’Фланаганы, причем дрались они как между собой, так и с посторонними. Собственно, заведение Куэйла следовало бы назвать кабаком, так как он, в основном, торговал дешевым дрянным виски.