Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

Билли, которому весь этот торг уже изрядно надоел, согласился и подписал договор, по которому Снизуэлл получал все права на роман, в присутствии Лоуэлла.

— Ну, старина, — заявил литературный агент, когда они остались наедине, — если станете знаменитостью, не забывайте человека, отправившего вас в первое плавание.

— С чего это вы решили, что я буду более знаменит, чем сейчас?

— Э, Снизуэлл наделен абсолютным чутьем по части бестселлеров. Ему даже консультанты не нужны. Вот только опасаюсь я, что мы с вами все же продешевили.

— Ладно, мы свое еще возьмем, — беззаботно сказал Билли. Результаты и так превосходили его ожидания.

Он рассказал Мэрджори о своих переговорах со Снизуэллом. Она тоже была наслышана об исключительном чутье издателя на будущий успех произведения.

— А вот мне не посчастливилось договориться с ним, — покачала она головой.

— Значит, ты мне завидуешь?

— Что ты! Ведь ты мужчина. А что положено Юпитеру, не положено быку. И потом — нельзя сбрасывать со счетов моего особого к тебе отношения, — она поцеловала его в щеку. — Надеюсь, ты будешь вспоминать обо мне иногда.

— Да что ты, Мэрджори, почему же иногда. Будь у меня столько денег, сколько у моего дяди, я бы женился на тебе и запретил тебе быть актрисой, как поступил мой дядя со своей женой. Только с моей стороны это не более, чем благие намерения — ты же, ко всему прочему, еще и поэтесса. Ты можешь написать мне в мою Тару.

Попрощавшись с Мэрджори, попрощавшись с Лоуэллом, он уехал из Нью-Йорка. «Господи, да что же это мне все сплошь актрисы попадаются и все ужасно независимые, вот напасть-то», — в его самоиронии было достаточно горечи.

Осенью того же года они смогли вернуть Барту его пятьдесят тысяч, которые тот давал на устройство ткацкого производства. Теперь уже Уэйду стал помогать Генри. Билли же никак не мог оторваться от своих дел, целиком захвативших его.

К Рождеству он получил бандероль от Лоуэлла. Бандероль была довольно увесистой. Вскрыв ее, Билли обнаружил экземпляр книги. На обложке стояло его имя. «Земля пребывает вовеки». Он поставил названием цитату из любимого им Экклесиаста.

В бандероли обнаружилась и приписка, даже целое письмо:

10 декабря 1921 года

Нью-Йорк

Мистер Коули!

Вы оценили оперативность Снизуэлла? Поверьте моему опыту — столь быстро не печаталась еще ни одна книга. Он сразу выпускает ее в твердой обложке, как вы смогли убедиться. Но не это главное — до меня дошли слухи о том, что он хочет печатать какую-то часть тиража в Европе, где у него есть филиал его издательства. Вот тут-то мы с Вами и погрызем локти — когда он еще, чего доброго, начнет распродавать права на публикацию другим европейским издательствам. Я буду держать Вас в курсе событий.

Счастливого Рождества.

Ваш Бенджамин Лоуэлл.

Прочтя послание Лоуэлла, Билли удивленно пожал плечами — адвокат, похоже, перегнул палку, заподозрив Снизуэлла в торговле правами в Европе на, по существу, еще не вышедшую книгу. Какие-то у Лоуэлла странные фантазии.

А под Новый год он получил письмо от Мэрджори Янг. Она писала о том, что сейчас занята в нескольких спектаклях, которые их главный режиссер О’Лири ставит по своим пьесам. Сейчас они играют в Ричмонде, в ее родной Виргинии. Спектакли имеют бешеный успех, все проходят при полном аншлаге. Газеты несколько раз уже писали об их труппе — в Северной Каролине, Теннеси, Кентукки и даже в их Джорджии. Еще Мэрджори писала, что до нее дошли слухи о предстоящем оглушительном успехе «Земли».

Это уже просто заинтриговало Билли. А что, если Мэрджори и Лоуэлл сговорились и просто трунят над ним? Но он тут же отбросил такое предположение. Нет, скорее всего это просто обычные окололитературные сплетни. А Мэрджори обращает внимание на его дела, значит, он ей не безразличен.

Он принялся за отложенную повесть. Ничто не отвлекало его, он был счастлив. Он даже не ощущал одиночества. Вечерами бродил по кедровой аллее, выходил на проселочную дорогу, смотрел на унылые поля, на гряду синеющего на горизонте леса, возвращался в дом, где каждый вроде бы был занят своим делом и друг другом — Уэйд тихо беседовал с зятем о делах на их фабрике, Конни и Аннабел обсуждали дела домашние, а ему оставалось беседовать разве что с нянюшкой Люти, ставшей уже почти бесплотной, словно дух этого дома. Но Люти часов по двадцать в сутки дремала в своей каморке на первом этаже, да и собеседницей она оказалась неважной, как Билли убедился.