Ольга Шумяцкая - Теткины детки

Витенька с Аллой делали реверансы. Так Татьяна говорила. А эти двое и вправду вечно сюсюкали, оттопыривали пальчики, называли друг друга идиотскими прозвищами — какими-то Рыжиками, Коржиками, Мурзиками. В разговоре жеманничали, ничего не говорили прямо, все — намеком, намеком, подергивая бровками и поводя глазками. Когда приходили в гости, Алла еще на пороге слегка подпрыгивала и делала маленький книксен, а Витенька шаркал округлой ножкой, оттопыривал округлый задик и чмокал мимо щеки. Потом Алла долго приглаживала у зеркала идеально уложенные волосы, а Витенька поправлял платочек в нагрудном кармане. Он сам шил галстуки и платочки диких химических расцветок и страшно этим гордился.

— Когда Рыжий идет по улице Горького, это… — Витенька жмурился, и Татьяне казалось, что сейчас он поцелует кончики пальцев. — Это… фантастика! Смотрят все!

К себе, впрочем, не звали. Однако в общих забавах на чужой территории участвовали охотно. Однажды Катька потребовала, чтобы ее 7 ноября повели на демонстрацию.

— И в кого ты у меня такая активистка! — вздохнул Леонид, когда Катька в ультимативной форме заявила, что будет встречать день рождения на Красной площади и непременно под революционные песни.

В кого активистка, было понятно. Ляля заседала в профкоме своего богом забытого НИИ, собирала деньги на дни рождения и на 8-е Марта после первой принятой коллективом рюмашки выходила из-за стола со своей цыганочкой, стреляя по сторонам круглыми украинскими глазами. Еще Ляля выпускала стенгазету «Перспектива», сама сочиняла стишки, сама писала фельетоны и дружеские шаржи рисовала тоже сама, в том числе и на себя. За все это ей полагалось два продуктовых заказа в неделю. Один отходил Татьяне и Леониду. Каждый четверг Леонид на метро и двух автобусах ехал к Ляле на работу за курицей и банкой зеленого горошка. Однажды приезжает, смотрит, а в газете «Перспектива» вместо стишков — белый кусок ватмана.

— Что, Лялька, перспектив никаких? — спросил, запихивая в пакет куриные когти.

— Никаких, Ленька, — вздохнув, ответила Ляля.

На демонстрациях Ляля всегда шла в, первом ряду, держа транспарант с названием института.

— У нас Лялька правоверная, — говорил Леонид.

— Да брось ты, — отвечала Татьяна. — Энергию девать некуда, а так все в порядке, не сомневайся.

Катьку снабдили воздушным шариком и красным флажком и отвезли в семь часов утра к Марьинскому мосторгу, где собирался Лялин институт. Холод стоял дьявольский. И ветер, и ледяная каша под ногами, и черт знает что с расхристанных небес.

— Может, останешься? — спросила Татьяна, затягивая на Катьке шарф.

Катька помотала головой.

Шли долго, останавливаясь через каждые сто метров, пропуская другие, более важные колонны. Время от времени Ляля стаскивала с Катькиных ручонок варежки и энергично растирала пальчики, похожие на палочки эскимо. На улице Горького движение совсем застопорилось. Стояли, ждали. Прошел слух, что Брежнев устал и скоро уйдет с Мавзолея, но надо подождать. Подождали. Потом еще. Потом Ляля посмотрела на жалобные Катькины глазенки, на разбухшие от сырости сапоги и решительно выдернула ее из колонны.

— Сейчас… сейчас согреешься, — пробормотала Ляля и побежала к соседнему дому.

Влетела в подъезд, понеслась по лестнице. Катька болталась сзади, с трудом передвигая одеревеневшими ногами.

— Мы куда?

— К дяде Вите и тете Алле.

Вдруг остановилась, велела Катьке обождать и понеслась обратно, на улицу. На улице нащупала в кармане двушку, стала накручивать диск в автомате. Витенька взял трубку сразу, как будто ждал звонка.

— Витька! — крикнула Ляля. — У меня Катька замерзает. Мы с демонстрации сбежали. Чаю нальете?

— Подожди секундочку.

В трубке раздался шорох, шепот и раздраженный возглас Аллы.

— Ты понимаешь, Ляль… — виновато произнес Витенька. — Сегодня никак не получится. Может, в другой раз, а?

Ляля повесила трубку, вышла из автомата, аккуратно прикрыла дверь. В подъезде села перед Катькой на корточки, поцеловала в нос.

— Поехали к нам. Бабушка тебя заждалась. Родителям позвоним, печенье испечем — будет день рождения.

Вечером, пока Катька наворачивала печенье, Ляля в лицах рассказывала эту кошмарную историю.

— …И не пустили! Понимаете, нас просто не пустили на порог!

Марья Семеновна ахала, хваталась за Катькин лобик — не горячий ли? Татьяна ахала, хваталась за Катькины ножки — не холодные ли? Леонид усмехался. Миша махал рукой из-за газеты — мол, ничего нового вы мне не сообщили.