Инна вообще походила на девчонку. И долго останется такой со своим худощавым лицом. Широко поставленные серо-голубые глаза, крупный подвижный рот, как у доброго ребенка, постоянно были готовы улыбнуться, и в самом деле — улыбались…
Ах, как прекрасно, как прекрасно! — то и дело восклицала про себя Вера в тот первый вечерний выход с новыми знакомыми, радостно привыкая к тому, что вот идет вместе с ними, что не одна, что пойдут и через перевал, и как здорово, что они так охотно откликнулись на ее приглашение.
На вечерней прогулке-прикидке Валентин вел их прямо по холмам, без дороги, ориентируясь на распадок между двумя еле заметными на горизонте лесистыми вершинами. Как он их отличал от таких же лесистых вершин справа и слева, было трудно понять. Шел он уверенно, добросовестно обращая внимание спутниц на приметы: то покажет скалу, издалека напоминающую развалины замка, то россыпь скальных обломков, неизвестно откуда взявшуюся на мягком травянистом холме неподалеку. Эти камни, размером с хороший крестьянский дом, словно бы выперло из земли, ведь горы были далеко от холмистой долины, на вид мягко-пушистой из-за низких кустиков светло-зеленой колючки и белесого полынка. Тонким запахом полынка был насыщен теплый сухой воздух, казавшийся розовым впереди, на западе, и нежно-голубым сзади, если обернешься посмотреть на море.
Шли они по левому краю долины у подножия круто восходящей гряды холмов. Гряда скрывала резкий зигзаг древних Синих гор. Лишь одна самая высокая острая вершина темным косым парусом скользила над плавной линией холмов в темпе шага идущих. Она казалась нездешней, бесплотной: резко очерченная плоская синяя тень над грубой земной шершавостью, над подробностями всяческих трав, промоин, ямок и иных неровностей ближнего к путникам склона.
Справа от идущих разбегались, уменьшаясь и совсем затухая, небольшие холмы, переходя в поле, почти ровное. Это поле утыкалось с разбега в отвесную стену плато, вытянутого от моря почти до гор на горизонте. По верху плато словно прошлись гигантским рубанком — так был он ровен, сглажен. Лина сказала, что, наверное, это плато было берегом древнего морского залива и тут, где они идут, плескались волны…
Все могло быть на этой земле за тысячелетия, сиявшие над ней неизменно жарким солнцем. Те, кто идет по ней сегодня, согреты все тем же солнцем. И их короткий век перелистнут его лучи словно прочитанную бегло страницу. А земля, и море, и трава-полынок пребудут. Об этом говорили тихими голосами женщины, подчиняясь невольно духу этой древней земли. «Может быть, пребудут и овцы», — сказала Инна кротчайшим голоском… Все рассмеялись: блеяние овец под аккомпанемент колокольчиков не утихало весь вечер, невидимая из-за холмов отара, судя по всему, шла с ними параллельным курсом. И хоть ирония Инны вернула путников в настоящее время, скоро это время опять слилось с вечностью. Голос невидимой отары был ее голосом, ведь он все тот же, все такой же, как и тысячи лет назад. И примолкли идущие. В этот час свет постепенно уступает место теням. В складках холмов он теряет свою сияющую прозрачность, становясь видимым, голубым. Дальние гряды холмов… Они все синей и бесплотней… А ближние взгорки мерцают и светятся своими сизыми от полынка боками. Невольно хотелось оглядываться, озираться, вбирать взглядом всю широту, все разнообразие и единство вечереющей долины, и женщины видели, как все шире и шире открывалась за ними картина земли и овал залива. Все больше прибавлялось моря и неба. Ведь и опускаясь с очередного холма, они неуклонно поднимались над уровнем моря — в горы шли…
Оглядываясь очередной раз, они видели: темнел берег, фиолетовыми тенями наливались складки и провалы вытянутого далеко в море мыса Геккон. Но море и небо над ним оставались светлыми. Теплый розовый свет зашедшего за горы солнца чем ближе к зениту, тем больше бледнел, остывая, становясь сначала невнятно-белесым, потом, все больше холодея, голубел, сгущаясь на восточном склоне неба в ясный зеленый цвет. На середине этого склона, между зенитом и горизонтом, живым белым огнем играла крупная звезда. Вскоре, как бы ей в помощь, зажглись огни на погранзаставе, в окнах беленого ее домика, вознесенного над морем гористым берегом… А один, зажегшийся на мачте наблюдательной вышки, был схож по белизне свечения со звездой.
Когда в очередной раз они оглянулись на залив, то увидели между звездой и пограничным огнем, только повыше, ближе к зениту, еще один огонь. Этот был крупный и круглый, ярче и звезды, и того, пограничного. Он сиял ровно, не меняя цвета и накала. Невольно они остановились, вглядываясь: что это? Даль уплощает картину. Как знать, может быть, этот странный огонь был гораздо дальше мыса Геккон, там, над открытым морем?
Читать дальше