На пригреве с южной стороны цветочные почки были совсем крупными, того и гляди покажется малиновое копьецо бутона.
«Нет, — сказал Василий Иванович, — еще не пора. А вот дома — там он себя покажет. Наломай домой — ребят подивишь». Они сломали несколько веток. Постояли на изюбриной скале, откуда вниз от них — далеко, широко — открывалась тайга, сбегая волнами сопок к Уссури. Шкура тайги не была одноцветной: малиновые пятна молодого липового подроста, латунная желтизна дубняка, крепко держащего листву и под лихими ветрами и бурями зимы; нежные желтовато-зелено-серые цвета осиновых зарослей; почти черные, но все же зеленые острова хвойных. А из живого этого моря белой выветренной костью подымались остовы умерших, но не павших таежных великанов, обглоданных начисто дождями, ветрами, морозами, временем.
Видимая бесконечность мира, затопленного солнцем, вливалась в нее счастьем; она ощущала его вкус языком, нёбом — как вкус и запах снега, которым она сама пропиталась до самой глубины сердца, — она чувствовала его где-то в середине груди: свежий холодок, отдающий и хвоей, и еще чем-то неуловимо пряным. Наверное, это дыхание деревьев, их коры, ее морозный аромат.
То было осязаемое, обоняемое, видимое счастье. Она купалась в нем, как пчела в пыльце, чтоб побольше ее унести в свой дом — к нему. Она двойной груз собирала — за него. Он оставался дома с детьми, отпустив ее в эту командировку. Благодаря ему у нее было в два раза острее зрение, в два раза тоньше обоняние и во сто крат — ощущение красоты и счастья…
Она смотрела на тонкие веточки, маячившие перед ее лицом, видела сейчас далеко, как тогда, — как тогда, с хехцирской оленьей скалы.
Как много он дал ей — видела она. Ведь вот, оказывается, все, что было, и осталось с ней. Это навеки ее. И никакой силой не разрушить этот мир, пока она жива. Значит, надо жить.
Виктории Семиной-Кононыхиной
Они все же надеялись, что Валентин их не оставит, проведет через перевал. Впрочем, он ничего не обещал. Напротив, сказал: «Доведу до входа в лес, до тропы». Объяснил: главное — встать на тропу. Потом не собьешься — тропа заметная, развилок нет. Запомнить надо всего один поворот, пропустить же его просто невозможно: там, у поворота, стоит межевой столбик красного цвета, на нем цифра 35. И еще примета: за столбиком небольшая мочажина, осокой заросла по краям. Вот тут и надо развернуться и пойти как бы назад. Подходишь к столбику, он слева, делаешь поворот — нале-во — кругом! И он остается справа. Тогда — вперед!
Валентин и план набросал на бумажке, обозначил и столбик, и болотце. Даже два столбика, помеченных цифрой 35, и пояснил: «Для ясности: их два. Но поворот у второго. На первый не обращайте внимания. Поворот у второго. Там смотрите, где болотца. Ясно?» Они ответили «ясно», но Вера засомневалась тут же: почему это на одной тропе два столбика под одной цифрой? «Ну не знаю… Может, обозначают сторону самого лесного квадрата — начало и конец. — Валентин пожал плечами. — Не знаю. Говорю, что видел».
Вроде, в самом деле, все было ясно. И все же трое надеялись, что, доведя их до леса, Валентин пойдет с ними и дальше. Стоило ли ему вставать в пять утра, чтобы от леса бежать назад. К тому же они успели убедиться: Валентин часто менял свои решения. Сначала он намеревался просто рассказать им, как идти к перевалу, как-нибудь на прогулке показать направление. И однажды они пошли с ним после ужина, и он пытался объяснить, как определить те две лесистых горы, между которыми и надо искать тропу. Но и сам понял, что из такой дали — по его же словам, идти до гор около трех часов придется — все приметы подобны миражу: пока идешь, они десятки раз сместятся и перестроятся. И он сказал, что сам пойдет с ними через перевал. Вот как! С казал, что ему нравится эта дорога через лес. Они даже «ура» в его честь прокричали.
Однако это его намерение продержалось лишь до конца той их прогулки. Подходя к своему коттеджу, он сделал новое заявление: он проводит их только до леса и тут же вернется. Еще и на завтрак успеет. Потом они злословили: наверное, пожалел, что оплаченная пансионатская еда пропадет! И все же они надеялись, что уговорят его.
Теперь, остановившись в виду этой самой тропы, узкой воронкой ныряющей под плотную стену леса, Валентин буднично просто сказал:
— Ну, давайте прощаться…
— То есть как! — не сразу ему поверили.
Он вздохнул терпеливо.
Читать дальше