Ольга Дрёмова - Танго втроём. Неудобная любовь

— Это восьмое? — протиснувшись в узкую дверь, с огромным чемоданом и двумя увесистыми авоськами, связанными между собой в узел и переброшенными через плечо, загородив весь проход между полками, в купе вошла широколицая улыбающаяся женщина с цветастым платком на голове.

— Восьмое, — улыбнувшись, Марья ужалась в самый угол серо-синего выцветшего сиденья и стала с интересом наблюдать за тем, как соседка пытается запихнуть свою необъятную кладь в небольшой ящичек под нижней полкой.

— И то хорошо, что восьмое. — Достав носовой платок, женщина вытерла проступивший на лице пот и, смирившись с тем, что одна из авосек ни за что не сможет поместиться в ящичке, развязав узел, задвинула её ногой в пустующее пространство около окна. — Духотища-то какая — жуть одна! — Расстегнув на груди пуговицы вязаной кофты, она расправила квадрат носового платка и помахала им перед собой, видимо, в надежде на то, что белый смятый лоскуток её охладит. — Это ж наказание — такая жара, аж сердце заходится! — Усевшись на полку и заняв своим дородным телом её большую половину, словоохотливая соседка доброжелательно улыбнулась худенькой девочке у окна.

— Да, душно. — Особого желания вступать в разговор у Марьи не было. Наслаждаясь внезапно нахлынувшим ощущением счастья, хотелось просто смотреть на переполненный людьми перрон, слушать протяжные гудки поездов и невнятные, разлетающиеся рваными обрывками многоголосого эха, сообщения дежурных по станции.

— Интересно, тут у них кипяток будет или как, всё ж таки дорога дальняя — не шуточное дело, — обращаясь к Марье, с беспокойством проговорила женщина и снова стала обмахиваться.

— Кипяток? — Взглянув на широкоскулое, полыхающее алым румянцем лицо соседки, Марья невольно хмыкнула и подумала о том, что, сидя при тридцатиградусной жаре в душном купе в шерстяной кофте, сердце могло бы зайтись у любого, а уж думать о горячем чае смог бы далеко не каждый, даже абсолютно здоровый человек.

— А что ж, не к Чёрному морю едем, — развела руками та. — Ты до какой станции?

— До конечной, — бесцеремонное тыканье тётки не могло испортить лучезарной радости Марьи.

— Значит, до самого Мурманска? А я до Кандалакши. У меня там внучата. Пока лето, поеду проведаю, поживу с месячишко, небось они рады будут…

Ни жара, ни зашедшееся от удушья сердце не мешали дородной тётке болтать без передышки. За две минуты она успела поведать Марье буквально обо всём: о внезапной гибели мужа, случившейся не то пятнадцать, не то двадцать лет назад; о внучатах, скучающих по своей любящей бабушке в неведомой Марье Кандалакше, и об их болезнях, проходящих совсем не так, как у их отца в глубоком детстве.

— Здравствуйте! Тридцатое здесь? — Раскрыв настежь дверь, в проёме появился молодой человек лет двадцати пяти с огромным рюкзаком за спиной и длинным брезентовым чехлом. Судя по тому, что чехол был перетянут широкими кожаными ремешками сверху и снизу, в нём находились лыжи.

— Здесь, — лучезарно улыбнулась незнакомцу Марья.

— Моя верхняя? — Бросив взгляд на номер, молодой человек, видимо, не только не огорчился, но и остался весьма довольным этим обстоятельством. — Ну-с, приступим… — Встав ногами на края нижних полок, он с осторожностью водрузил наверх чехол и, почти не прикладывая видимых усилий, отправил следом за ним объёмистый рюкзак.

— А вы, часом, не в Оленегорск ли? — Для того чтобы безошибочно определить место конечной станции вновь прибывшего, проницательной говорунье оказалось вполне достаточно было взглянуть на чехол.

— Именно. Красота неописуемая, прямо-таки русская Швейцария, — заулыбался парень. — А вы, я смотрю, с первого выстрела — в цель?

Намереваясь рассказать об этом подробнее, женщина набрала в свою необъятную грудь побольше воздуха и уже открыла рот, но в эту самую минуту в купе вошла новая пассажирка лет на семь-восемь постарше её, и неожиданное появление новой потенциальной слушательницы заставило вспотевшую ораторшу приостановиться.

— Тридцать первое ищете? — переключив своё внимание на более подходящий по возрасту, а значит, и по интересам, объект, краснолицая гражданка с восторгом взглянула на нерешительно остановившуюся в дверях женщину.

— Это которая же будет? — прищурив близорукие глаза, та шагнула в купе и, вытянув, как гусыня, шею, всмотрелась в прямоугольнички номеров.

— Тридцать первая? Да вон же она! — говорливая тётка с готовностью ткнула толстым красным пальцем на верхнюю полку по диагонали от неё.