Тихонько скрипнула дверь, но Устинья даже не вздрогнула — так рано она не ждала Анджея. Теперь он приходил к ней раза два в неделю, обычно ближе к утру, когда во всем доме воцарялась похожая на до предела натянутую струну тишина. Анджей, двигаясь совершенно бесшумно, слегка колыхал эту струну, и она тонко звенела. Но сейчас в доме были еще и другие звуки — над головой топали стремительные шаги маленькой Машки, где-то скреблась мышь.
Устинья обернулась.
На пороге стояла Маша, кутаясь в старый длинный халат Анджея.
— Зачем ты встала? Кругом сквозняки… — начала было Устинья, но Маша подбежала к ней и обняла за плечи.
— Юстина, мне страшно, — прошептала она.
Устинья почувствовала, что Маша дрожит и едва стоит на ногах. Она кинула гребень на столик и, крепко обхватив ее обеими руками, усадила на кровать.
— Чего тебе страшно?
— Не знаю сама. — Маша подобрала ноги и легла, свернувшись бесформенным калачиком. — Мне каждую ночь снится… Юстина, мне бывает так страшно ночами.
Устинью пронзила острая жалость. Она села на край кровати и склонилась над Машей.
— Успокойся, все будет… нормально.
— Ты думаешь? Ты правда так думаешь? — Маша с мольбой смотрела на Устинью. — А эти сны? Откуда они?
— Не верь им. Ты очень тяжело переболела. У тебя была высокая температура и…
— Мною точно темные силы завладели. Они… они шепчут мне…
Маша закрыла глаза и простонала.
— Ты их не слушай. Тогда они перестанут шептать.
— Они шепчут: убей, убей, убей…
— Кого? — с неожиданным любопытством спросила Устинья.
— Я… я боюсь сказать это вслух. — Маша открыла глаза и внимательно посмотрела на Устинью. — Я ведь тебя люблю. Я не знала, что… что ты так его любишь. Он рассказывал мне о тебе, только это было уже потом. После того, как я поняла, что… умру без него. Юстина, прости меня.
Маша обхватила Устинью за шею и крепко прижалась к ней.
Они какое-то время лежали молча. Маша затихла, и Устинья решила, что она заснула. Наверху топали Машкины шаги. Потом она услышала голос Анджея — он напевал польскую песенку про девушку, ожидавшую жениха с войны и вдруг увидевшую во сне, что он женился на другой. Это была очень старая песенка — Устинья слышала ее еще в раннем детстве. Кажется, ее пела мать, а может, и тетя Ядвига, с которой она жила после смерти родителей. Устинья не помнила, чем кончалась эта песенка, а Анджей, пропев два куплета, крикнул: «Не уйдешь от меня!» — и стал гоняться за маленькой Машкой. Та громко смеялась и, кажется, упала. Маша открыла глаза и улыбнулась.
— Машка души в тебе не чает. Счастливая. У нее две матери. Иногда мне кажется, что ты ее настоящая мать, а я… Ты очень тоскуешь по Яну?
— Его словно и не было на свете, — задумчиво сказала Устинья. — Я тогда слишком любила Анджея. Для Яна в моем сердце не хватило места. Наверное, потому он и…
— Если он жив, у Машки будет старший брат. Я всегда хотела иметь старшего брата. Если бы у меня был старший брат, со мной бы никогда не случилось ничего дурного. А так…
— С тобой ничего дурного не случится, — не слишком уверенно сказала Устинья.
— Наверное. Но только пускай он меня любит. Навечно.
Маша заснула. Устинья накрыла ее полушубком, задула лампу и вышла в коридор подсыпать угля в печку.
В доме пахло весной. В ту ночь река с грохотом освобождалась от ледяного панциря.
Очнувшись, Маша обвела глазами комнату. Здесь было полутемно, на стенах и потолке мерцали расплывчатой формы блики. Пахло горящей свечой, и этот запах напомнил ей детство, большую елку-сосну, убранную самодельными игрушками из разноцветной бумаги в доме у реки. « Тогда и сейчас — как и чем связаны между собой эти два отрезка моей жизни? — думала она, глядя на блики. — Где я? Почему моя голова полна звенящей пустотой?..»
Она легко встала с кровати, увидела женщину с длинными волосами и в странном одеянии и все вспомнила. Женщина сидела на полу возле непонятного сооружения, широко расставив ноги. Маша пригляделась внимательней. Большая глиняная миска. В жидком воске плавает несколько чадящих фитилей. Кажется, их семь. С люстры над головой женщины свисают веревки, к концам которых привязаны бумажные цветы — Маша, кажется, видела их в вазе в столовой в тот свой давний приход в этот дом. Она обернулась. Иван лежал в той же позе, сложив на груди руки, и, кажется, спал.
Маша на пальчиках направилась к двери. Под ногами скрипели половицы, но сидящая на полу женщина не шевельнулась и даже не повернула головы.
Читать дальше