Кэролайн Флеминг: Смуглый венецианец

Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы, огоньки которых блестели в темноте, то и дело отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие. Магазины были уже закрыты, но многочисленные кафе работали, и Эмма испытывала соблазн зайти в одно из них и попросить чашечку кофе, но на это ее мужества уже не хватало. Она не взяла с собой кошелек, иначе могла бы сама нанять гондолу, несмотря на всю экстравагантность этого поступка.

Наконец она вернулась в гостиницу. Ей еще предстояла встреча с Селестой, не обещавшая быть приятной. Она помнила, какой злобный нрав у Селесты, когда кто-то перечит ей. Она вошла в "Даниэли" и пересекала холл, не видя ничего вокруг себя, когда неожиданно натолкнулась на мужчину, рассеянно вышедшего из бара. Она неловко отступила назад, щеки ее вспыхнули, и извинение готово было сорваться с губ. Но мужчина опередил ее, было видно, что воспитанность у него в крови.

- Scusi, signorina. Silo un mio sbaglio [Извините, синьорина. Это моя вина.], - произнес он по-итальянски.

- Non importa, signore [Ничего страшного, сеньор], - также по-итальянски пробормотала Эмма, и уголки ее рта дрогнули в улыбке, когда она увидела его голубые глаза. В то время как незнакомец оценивал ее опытным взглядом, Эмма внимательно изучала его.

Она почувствовала, что в нем есть что-то такое, что отличает его от остальных итальянцев, встреченных ею этим вечером. В том, что он был итальянцем, она нисколько не сомневалась. Он был стройным, но широкоплечим, что немного не соответствовало небрежной элегантности его вечернего костюма. Эмма чувствовала, что он не просто сибарит, хотя, казалось, ощущает себя совершенно свободно в этом роскошном окружении. Его кожа была слишком смуглой для европейца, словно он провел много времени на открытом воздухе, а таких длинных ресниц она не видела раньше ни у одного мужчины. Она подумала, что многие женщины назвали бы его красивым, но привлекательность его заключалась не столько в приятной наружности, сколько в притягательном обаянии, заставлявшем женщину отчетливо осознать собственную женственность. Он был намного старше Эммы, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью годами, и эта неопределенность возраста полностью обезоруживала Эмму. Раньше ей нравилось проводить время со своими ровесниками, мужчины постарше никогда не привлекали ее. Но внезапно, все ее старые представления рухнули, и она поняла, что у нее еще очень мало жизненного опыта.

Мужчина улыбнулся и спросил:

- Parla lei Italiano? [Вы говорите по-итальянски?]

- No [Нет], - Эмма вздохнула и пожала плечами. - Только фразы из итальянского разговорника.

- Итак, - он говорил по-английски с едва заметным акцентом, - вы англичанка. Скажите, я причинил вам боль?

Эмма покачала головой, забыв о том, что когда она так поспешно отступила назад, кто-то сильно ударил ее по лодыжке, теперь действительно болевшей.

- Хорошо, хорошо. Вы здесь на отдыхе, синьорина?

- Да, синьор, - и поняв, что позволяет ему завести с собой знакомство, она стала отходить назад, но мужчина остановил ее, слегка прикоснувшись к руке холодными сильными пальцами.

- Не уходите синьорина. Позвольте мне купить вам кампри, хотя бы ради того, чтобы удостовериться, что вы простили меня.

Эмма покачала головой.

- Спасибо, но нет, синьор, Мои... мои друзья ждут меня. Я должна идти. И конечно, я простила вас. Я была виновата не меньше вашего.

Глаза у мужчины были веселыми.

- Очень хорошо, но по крайней мере скажите как вас зовут.

- Ладно, - Эмма улыбнулась. - Эмма Максвелл.

- Bene. Arrivederci, signorina.

- До свидания, - Эмма решительно направилась к лифту, ощущая на себе взгляд, которым провожают ее, и чувствуя, как тело охватывает волнение при мысли о возможности снова его встретить.

И только оказавшись в своей комнате, она вспомнила, что этим вечером собиралась сказать Селесте, что утром уезжает. Эмма заколебалась и подошла к трюмо, подталкиваемая желанием увидеть свое отражение в зеркале. Но как это глупо! Для чего такому мужчине неопытная девушка-подросток, вроде нее? Если бы она была такой же красивой, как Селеста, тогда, может быть, у нее и была бы причина чувствовать этот безумный прилив счастья, но в ней не было ничего привлекательного. Волосы светлые, но прямые, спадающие на плечи шелковистыми прядями. Лицо бледное, но скоро потемнеет под жарким солнцем, а глаза большие, широко посаженные, зеленые, обрамлены ресницами, уступающими ресницам незнакомца. И наконец она добралась до розового платья, которое совсем ее не украшало. Эмма решила, что утром непременно отправится на один из маленьких базарчиков, в изобилии расположившихся между каналами, и купит себе новое платье. Но ей еще предстоял разговор с Селестой, хотя сейчас почему-то, желание убежать из Венеции при первой же возможности, казалось, утратило свою привлекательность.