Вадим Андреев - Встреча влюбленных

Словно истосковавшаяся в разлуке любовница, ночь заключила в жаркие объятия своего возлюбленного — город Лакхнау. Она так долго ждала этой минуты — время текло медленно и лениво, словно таяло под беспощадным солнцем, — и вот наконец она здесь хозяйка, и все внимает ей с привычной покорностью.

Утомленные за день люди разбредаются по своим домам, дабы предаться сну, который посылает им ночь как награду за тяжкий труд и изнуряющую жару.

Ночь бродит по пустеющим улочкам старого города, волоча за собой фиолетовый шлейф, усыпанный звездами. Ей есть о чем вспомнить, ступая по древним камням мостовой.

О, Лакхнау, свидетель тысячелетней истории возвышения и падения Великих Моголов здесь, на загадочной земле Индии! Каменными цветами индийского Севера стоят, почти касаясь друг друга, индуистские храмы и мусульманские мавзолеи — памятники двух вер, их борьбы и примирения. История создала этот город как сплав совершенств. Он помнит великолепие двора мусульманских владык — навабов, изысканность и роскошь их культуры. Многие столетия индийцы, всегда готовые воспринять красоту, учились воссоздавать величие персидской поэзии, витиеватое изящество куфического письма, легкость минаретов, тонких колонн и воздушных арок, учились приобщать богатства мусульманских шедевров к неизмеримым сокровищам своих национальных творений. Персидские мотивы вплелись в орнамент индийских ковров и тканей, в хаотическую роскошь цветущих деревьев индийских садов впечаталась ясность геометрической планировки парков правителей-магометан. Угловатая четкость мусульманских решеток слилась с чувственно округлыми линиями индуистских строений.

Дворец навабов, Большая и Малая Имамбары — павильоны для религиозных празднеств, Руми дарваза — Турецкие ворота — вот осыпавшие Лакхнау драгоценные камни красоты, совершенные дары истории. А сейчас, когда они окутаны тонким покрывалом ночи, их красота кажется еще более таинственной и как будто скрывает в темноте пустынных залов прозрачные силуэты тех, кто когда-то оживлял их своим смехом и музыкой. И повсюду этот запах — терпкий и волнующий аромат раткерани — «королевы ночи», высокого кустарника с небольшими белыми цветами, с незапамятных времен очаровывающий всех, кто вдохнул его однажды, кружащий голову и вызывающий прекрасные видения давнего и блистательного прошлого.

Цветок не зря получил свое имя — ночь любила сводить с ума людей, используя все, что годилось для этой цели, — особенно запахи. Вот и теперь она волной волшебного аромата окутала с ног до головы того, кто давно уже бродил по улицам вслед за ней. Она знала этого молодого человека с тонким лицом, высоким лбом и всегда отсутствующим взглядом. Даже если бы он не встречался ей на стертых камнях города, она и тогда бы не ошиблась. Это был поэт, один из вечной армии ее слуг, никогда не изменявших ей с блистательной соперницей — солнцем. Именно взгляд выдавал его, и еще — губы, шептавшие время от времени складывающиеся в строчки слова.

Он склонился над цветущей веткой, и ночь подарила бы ее поэту, если бы им не помешали. Раздался шум приближающейся машины, затем взвизгнули тормоза и голос, не подозревающий о том, как много испортило появление его хозяина, позвал:

— Джавед!

Юноша вздрогнул и обернулся.

— А, это ты, Рама! — рассеянно сказал он и добавил: — Рад тебя видеть.

— Сомневаюсь, — рассмеялся водитель. — Судя по всему, ты опять сочинял, я только прервал тебя… Прости, мне хотелось предложить отвезти тебя домой, сейчас уже поздно, а ты забрался далековато.

Джавед обернулся, вглядываясь в окрестности и как будто пытаясь понять, куда его занесло, и, решив, что действительно далеко отошел от дома, шагнул к машине.

— Спасибо, Рама, мне повезло, что ты ехал мимо.

— Ах, поэты, поэты! — покачал головой его приятель, заводя мотор. — Сколько звезд у вас в голове и как мало чувства реальности!

— Просто звезды — наша реальность, — улыбнулся Джавед.