Вадим Андреев: Встреча влюбленных

В эту минуту отворилась дверь ванной, и оттуда выбежал легкий на помине Секандар с непонятно почему сияющей физиономией.

— Ну конечно, конечно, вы поэт! Как это я сразу не понял! — закричал он, бросаясь к Джаведу.

Тому показалось даже, что он намерен заключить его в свои объятия, и юноша резко отпрянул от разгорячившегося гостя, стараясь избежать этой чести. Секандар-барк и не заметил холодности хозяина, он всплеснул руками и, подняв глаза к небесам, забормотал шепотом только что услышанные им строки.

повторил он и неожиданно всхлипнул. — Ах как это прекрасно, как прекрасно…

Джавед недоверчиво покосился на него, стараясь понять, не шутит ли его гость над ним. Неужели он такой поклонник поэзии, что готов разрыдаться от понравившейся строфы? Джавед писал стихи на языке урду — еще одном даре слияния разных культур. Этот язык соединил в себе персидские и арабские слова со словами хинди, арабскую письменность с грамматикой хинди. Он возник сам по себе, как цветок вырастает из земли. Его породила жизнь несколько столетий назад.

При дворе мусульманских правителей еще был принят персидский, на нем еще слагали рубаи и газели, воспевая сады и розы Шираза, а в толпе индийских горожан, на базарах и улицах, в среде молодых поэтов Севера рождалась новая поэзия — поэзия урду. Она была неотделима от жизни, от ее кипения, горечи и счастья, она была понятна народу, росла и ширилась, оттесняя чужую для него персидскую речь. Многие мусульмане говорили на хинди, многие индусы — на урду, и совместными усилиями выковывалась и оттачивалась красота и богатство этого языка.

Для Джаведа урду был родным, так же, как и хинди. Он мог бы слагать стихи на обоих, но что-то в душе подсказывало ему, что его поэтический путь лежит на дороге урду, в традициях этого языка, исполненного красоты и гармонии, на котором творили его любимые поэты.

Однако его странный гость тоже, по всей видимости, был не чужд красотам поэтического слова.

— Уж не пишите ли вы сами? — удивленно спросил у него Джавед, не зная, что и думать, и автоматически переходя на «вы».

— Да! — воскликнул Секандар-барк, но тут же поправился: — То есть нет, я не пишу — я переписываю.

— Так вы писец? Каллиграф? Неужели сейчас еще существует такая профессия? — продолжал недоумевать юноша.

— Профессия? — обиделся Секандар. — Я занимаюсь этим исключительно для собственного удовольствия. Мне, видите ли, доставляет подлинное наслаждение переписывать стихи великих. А какой у меня почерк! Вы такого еще не видели! Вот позвольте, я вам продемонстрирую.

Спеша воплотить в жизнь свое намерение, Секандар почти вытащил хозяина из кресла и уселся сам.

— Ну, с чего начнем? — спросил он. — Диктуйте-ка ваши стихи, я их с радостью запишу, так как они мне понравились.

Джавед пожал плечами.

— Что ж, если вам так хочется. Кстати, сам я этого сегодня сделать не смогу — и все благодаря вам, — он показал свой палец гостю, принявшемуся от нетерпения грызть кончик ручки. — Вот видите, вывихнул, когда спасал от вас свою одежду.

Секандар потер скулу, первую жертву злосчастного удара, и неприязненно заметил:

— Жаль, что не сломали.

— Ах вот так? — взвился хозяин. — Ваше хамство не имеет границ! И вы еще намеревались записывать мои стихи!

— И не оставил своего намерения, — успокоил его Секандар-барк. — У вас, кстати, нет другого выхода, как доверить их мне, а то еще забудете, пока пальчик заживет!

— Я могу попросить записать их своего слугу, — возразил ему Джавед, не уставая дивиться нахальству этого человека.

Секандар расхохотался ему в ответ:

— Воображаю себе его почерк!

— Ладно уж, — внезапно согласился Джавед. — Должен же от вашего визита в этот дом быть хоть какой-то прок.

— Диктуйте! — приказал гость. — Первые четыре строчки я запомнил, что дальше?

Джавед заходил по ковру, собираясь с мыслями.

— Как хорошо! — воскликнул Секандар, когда Джавед закончил. — Если бы я мог так писать!

— Если бы я мог так переписывать! — присвистнул юноша, заглядывая ему через плечо. — Такого отличного почерка я в жизни не видал!