Виктория Холт - Роковой шаг

- Вы едите с удовольствием, - заметил он.

- Разве вы не слышали, что голод придает вкус любому блюду?

- Не слишком оригинальное замечание, - сказал он.

- Но это не делает его менее правдивым. Однако, благодарю за превосходную еду.

Юноша улыбнулся и повторил, что они не дикари.

- Разве? Благодарю за информацию. Я и не догадалась бы.., если бы вы не сказали.

- Вы очень глупы, - сказал он мне. - Вам следовало бы снискать мое расположение.

Он был, конечно, прав. Мои насмешки приносили мне только вред.

- Понимаю, - кивнула я. - Хороший, добрый сэр, благодарю вас за блага, которыми вы меня одарили. Накормить человека в моем положении очень милостиво с вашей стороны. Я склоняюсь перед вашим великодушием.

- А это уже совсем плохо, - строго сказал он.

Я засмеялась, и, к моему изумлению, он засмеялся вместе со мной.

Я подумала: ему это тоже нравится. Конечно, ему нравится, что он несет за меня ответственность. Но мне кажется, что я ему нравлюсь больше.

С этого момента наши отношения начали меняться. Иногда мне казалось, что мы с ним как два ребенка, увлеченные игрой, в которой я играла роль похищенной девочки, а он - ее стражника. В нашей ситуации было что-то нереальное, и мы оба радовались этому.

Он сел в кресло и взглянул на меня.

- Расскажите мне о себе, - попросил он. Я стала рассказывать ему о том, как приехала к дяде Хессенфилду, с юга, где я живу, но он перебил:

- Не это. Все это я знаю. Я слышал, как они говорили, что вы приехали в Йорк с вашим дядей, генералом Эверсли, а потом в Хессенфилд. Они подумали, что вам представился удобный случай пошпионить и...

- Что касается шпионажа, вы не правы, в остальном все верно.

Я рассказала ему свою историю. Она оказалась очень романтичной: моя красавица мать.., мой несравненный отец, великий Хессенфилд...

- Великий Хессенфилд, - повторил юноша, и его глаза заблестели. - Он всегда был героем для нас.

Меня всегда учили, что я должен вырасти таким, как он.

- Он был чудесный. Он катал меня на своих плечах.

- Вы катались на плечах великого Хессенфилда!

- Я была его дочерью.

- И вы способны шпионить для другой стороны!

- Но я все время твержу, что я вовсе не шпионила.

- На самом деле вы приехали сюда, чтобы помогать нам?

- Нет, нет. Я не хочу ваших войн. Я хочу, чтобы остался старый Георг.

- И это говорит дочь Хессенфилда?

- Вот именно.

Я рассказала ему, о смерти моих родителей, как меня взяла к себе наша преданная служанка, и о тете Дамарис, которая приехала в Париж и нашла меня.

- Да, - сказал мой страж, глядя на меня с восхищением. - Могу представить, что все это случилось с вами.

Потом он рассказал о себе. Его история была обыкновенной по сравнению с моими приключениями. Когда мальчику было пять лет, отец его умер в битве при Бленхайме.

- Не за якобитов? - спросила я.

- Нет. Отец не был якобитом. Меня послали к дяде вскоре после смерти моей матери; я узнал все об их деле и стал якобитом, и вы можете сколько угодно насмехаться надо мной, но я говорю вам: король Яков возвращается, чтобы править нами.

- Не стоит быть чересчур уверенным в благополучном исходе. Ведь вы можете ошибаться.

- Скоро дядя вернется из Престона с хорошими вестями.

- И что тогда будет со мной?

- Многое зависит от того, что будет необходимо делать.

Я содрогнулась.

- По крайней мере, их пока здесь нет. Мы поговорили о других вещах, в том числе о лошадях и собаках. Я рассказала о Демоне, а он признался, что у него есть мастиф. Он мне покажет... Внезапно он запнулся.

- Но ведь вы пленница, - сказал он.

- Вы могли бы освободить меня.., только чтобы посмотреть собак.

- А если вы убежите?

- Вы поймаете меня и привезете обратно.

- Вам опять смешно.

- Извините, я не хотела.

Итак, день прошел неплохо, а когда стемнело, он принес мне меховой плед и две свечи.

Вспоминая все это, я поняла, что это был очень счастливый день.

Даже теперь мне трудно осознать, что же именно случилось со мной в те дни, которые я провела в мансарде. Казалось, они были озарены каким-то мистическим светом. Каждое утро юноша приносил мне овсяную кашу и оставался со мной, потом уходил и возвращался с обедом. Уже к концу второго дня мы перестали делать вид, что принадлежим к разным лагерям. Я откровенно радовалась его приходу, да и он не притворялся, что не хочет быть со мной.

Его звали Ричард Френшоу, но он сказал, что близкие ему люди зовут его Дикон. Я тоже стала звать его Дикон. Иногда мы просто молча смотрели друг на друга. Мне казалось, что он самый красивый человек из всех, кого я видела, красивый совсем другой красотой, чем мои родители. Наверно, это можно было назвать влюбленностью, но никто из нас сначала не понимал этого, вероятно потому, что ни с кем из нас подобного раньше не случалось.