Виктория Холт - Сестры-соперницы

- Конечно, мама, - согласилась я.

- Понимаешь, милая, когда невежественные люди собираются в толпу, то... Ты понимаешь, что я имею в виду?

- Да, конечно. Они могут явиться сюда, в Тристан Прайори, как явились когда-то в замок Пейлинг. Они по-прежнему вешают и сжигают ведьм; они по-прежнему связывают им руки и ноги, а потом бросают в море, в реку или просто в пруд, если он достаточно глубок для того, чтобы в нем мог утонуть человек.

- Давай не думать об этом. И не говорить. Если ты услышишь, что об этом болтает кто-то из слуг, обрывай их. Они могут начать говорить об этом, потому что помнят бабушку Карлотты. А я этого не хочу, Берсаба.

- Я буду помнить об этом, мама, - неопределенно пообещала я, размышляя о том, заметила ли она, как я взволнована.

Поднимаясь к себе, я встретила на лестнице одну из служанок. В руке она держала платок.

- Его уронила леди Карлотта, - сказала она.

- Так почему ты не отнесешь его к ней в комнату? - спросила я.

Девушка явно смутилась.

- Мне страшно, госпожа Берсаба.

- Почему?

Девушка опустила глаза.

- Ну, чего ты боишься? - настаивала я. Она не могла ответить на этот вопрос. Я забрала у нее платок.

- Тебе не по себе от того, что она ведьма и может тебя сглазить? спросила я.

- Ох, я боялась в этом признаться, госпожа Берсаба.

Я с удовлетворением подумала о том, как быстро распространяются слухи, а вслух сказала:

- Отдай его мне. Я занесу ей платок. Перед тем, как переступить порог, я произнесу молитву. Тебе следовало поступить именно так, верно?

- Думаю, что да, госпожа, но мне было трудно заставить себя...

- Ладно, не расстраивайся, я все улажу. Сложив платок, я направилась в комнату, в которой жила Карлотта. Я постучала в дверь, а поскольку ответа не было, то я открыла ее и вошла. На кровати лежала ее ночная рубашка, шелковая, украшенная тысячью оборок. Как красиво должна была выглядеть в ней Карлотта со своими темными, ниспадающими на плечи волосами! В воздухе чувствовался нежный запах духов. То, что здесь временно жила Карлотта, как-то изменило комнату.

Я тихо подошла к кровати и подняла ночную рубашку. Держа ее в руках, я представляла картину: я - невеста, и ко мне подходит Бастиан. Неожиданно на моем месте оказалась Карлотта, и я почувствовала себя отчаянно несчастной.

Неожиданно я ощутила, что за мной наблюдают. Я резко обернулась. Дверь в прихожую была открыта, и на пороге стояла Анна.

- Вам что-нибудь нужно? - спросила она с сильным акцентом.

- Я принесла платок твоей хозяйки, который она потеряла. Вот он, на столе.

Анна кивнула. Я понимала, что выгляжу глупо, стоя вот так, с ночной рубашкой в руках, и сказала:

- До чего красивая рубашка!

- Ее сшила я, - сообщила Анна.

- Поздравляю. Ты умеешь творить своей иглой настоящие чудеса.

Ее темные глаза смотрели на меня испытующе. Мне вдруг стало казаться, что меня видно насквозь, что эта женщина способна прочитать мои мысли: мою ненависть и желание отомстить Карлотте.

Анна молча подошла ко мне и, забрав у меня из рук ночную рубашку, положила ее на кровать.

Я подумала, что она обладает сверхъестественными способностями и знает, о чем я сейчас думаю. Анна будет охранять Карлотту, как сторожевой пес.

***

На следующий день я вновь ослушалась мать и выехала на прогулку одна. Я нуждалась в одиночестве, мне необходимо было подумать. Месть! Это чувство заполнило все мое существо. Мне казалось, что план составлен весьма умно: я останусь в стороне, а моя соперница погибнет. Любовь и тоска по Бастиану полностью растворились в этом новом чувстве.

Я отъехала не слишком далеко, когда заметила, что кобыла прихрамывает. Спешившись, я осмотрела копыта и увидела, что одна из подков потерялась. К счастью, до кузницы было всего около мили, и я тут же отправилась туда.

По пути я ласково уговаривала лошадь потерпеть, и наконец мы добрались до места. Ни мне ни Анжелет никогда не нравилось бывать здесь: кузнец - рослый широкоплечий мужчина - был малоприятным человеком, и мы всегда считали, что он, когда стоит у горящего горна, очень похож на дьявола, как будто готов бросить в пламя любого подвернувшегося под руку грешника, обрекая его на вечные мучения.

Томас Гаст был фанатичным верующим. Каждое воскресенье он выступал с проповедями в амбаре, стоявшем неподалеку от кузницы, и многие местные жители приходили послушать его - не потому, что разделяли его религиозную доктрину, а просто желая внимать его пламенным речам. Томас Гаст был пуританином и верил в то, что всякое удовольствие есть грех. В шутку я говорила Анжелет, переиначивая цитату из Евангелия: "Для Томаса Гаста единственный грешник, обреченный на вечные муки, дороже тысячи тех, кто вовремя покаялся".