Виктория Холт: Сестры-соперницы

Дверь комнаты стала очень медленно приоткрываться. Я почувствовала, как заколотилось мое сердце. Неужели пришел тот, кого я ждала?

Вошла Берсаба и остановилась возле моей кровати.

- Ты не спишь, Анжелет, - сказала она.

- Могу ли я заснуть, если мне нужно столько сразу обдумать?

- Все еще беспокоишься за ребенка?

- А что бы ты чувствовала на моем месте?

- Ты вбила себе в голову, что Ричард не может быть отцом нормального здорового ребенка.

- Если бы ты видела этого.., это существо! Он мне напомнил того человека на лужайке.

- Анжелет, в течение всего дня я размышляла, следует ли тебе рассказывать... Это может оказаться для тебя ударом, но я все же пришла к заключению, что это принесет меньше вреда, чем страх за судьбу ребенка. Сейчас для тебя самое важное.., важнее всего.., это ребенок. Верно, Анжел?

- Конечно.

- У Ричарда может быть здоровый ребенок. Он у него есть.

- Я тебя не понимаю.

- Арабелла - его дочь.

Я продолжала лежать, ничего не понимая, потом медленно произнесла:

- Арабелла. Твоя Арабелла. Она - дочь Ричарда!

- Да, - вызывающе подтвердила Берсаба.

- Ты и он...

- Да, он и я. Ты когда-нибудь видела более прелестного ребенка? Я - нет. И никто не видел.

- Ох, Берсаба, - воскликнула я, - ты и Ричард!

- Ты его не любила, - сказала она упрямо, - не любила по-настоящему. Ты боялась его.

- А ты, видимо, любила.

- Да, я любила.

- И ты вышла за Люка, чтобы никто не узнал, что ты ждешь ребенка от Ричарда. А Люк, что он думал?

- Он все знал и помог мне.

- Ты считаешь, что весь мир принадлежит тебе, Берсаба. Тебе всегда так казалось. Другие люди ничего для тебя не значат, да?

- Сейчас для меня важнее всего ты, сестра. С тобой все будет в порядке, и ты родишь крепкого и здорового ребенка.

- А когда вернется Ричард? - спросила я. - Что тогда?

- Ты покажешь ему здорового ребенка.

- Ты уже показала ему своего.

- С этим покончено, Анжелет. Когда ты родишь и приедет Ричард, я вернусь домой, в Тристан Прайори.

- Ричард тебя не отпустит. Он ведь любит тебя?

- Он - человек, который будет любить свою жену и своих детей. Спокойной ночи.

Она наклонилась и поцеловала меня.

***

Я лежала, погруженная в раздумья. Любовники в этом доме.., и я. Почему же мне ничего не было известно? И тут я вспомнила, с какой настойчивостью Берсаба предлагала мне сонное снадобье: "Это поможет тебе уснуть". Мне припомнилась ее лицемерная улыбка. Они усыпляли меня на то время, которое проводили вместе.

Почему же она пошла на это? Оттого ли, что я испытывала страх перед кроватью с пологом и не могла привыкнуть к этим взаимоотношениям? Берсаба воспользовалась ситуацией. В ней было то, чего не хватало мне. Я вспомнила, как глаза Бастиана неотрывно следовали за моей сестрой, как она была взбешена, когда Карлотта увела его. Потом, по словам Берсабы, Бастиан хотел на ней жениться, а она отказала ему. Затем она приехала сюда и очаровала Ричарда, а Люк так жаждал ее, что согласился признать себя отцом чужого ребенка.

Ох, Берсаба, моя родная сестра! Что я о ней знала? Она была совсем чужой для меня.

Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль: она любила Ричарда, любила его так сильно, что смогла забыть о том, что я, считавшая ее близким и дорогим человеком, - его жена.

Меня переполняли воспоминания. Я вновь оказалась в своей комнате в Пондерсби-холле, и рядом со мной стояла Анна. Что она сказала? Тогда это показалось мне странным: "Будет ошибкой думать, что в ней - сплошь хорошие черты... Если подвернется случай..."

Что могла Анна знать о Берсабе? Однако, несомненно, что она хотела предостеречь меня от моей собственной сестры.

Я представила, как кто-то кладет в мое молоко яд. Кто же давал мне молоко? Кто давал мне сонное снадобье, так что я совершенно спокойно спала, когда она отправлялась к моему мужу?

Никогда в жизни мне не было так страшно. Неужели моя родная сестра так сильно возжелала моего мужа, что попыталась убить меня?

Часть шестая

БЕРСАБА

В ТУННЕЛЕ

Появление солдат я восприняла едва ли не с облегчением. Это случилось после Рождества. Я украсила дом плющом и падубом, в основном ради детей, чтобы они как-то ощутили праздник, но когда они укладывались в кроватки, дом погружался в уныние.

Миссис Черри растеряла все свое добродушие. Когда бы я ни заходила в кухню, я заставала ее сидящей за столом и глядящей в пустоту. Черри почти не разговаривал, он тоже не мог избавиться от воспоминаний об убитом им сыне. На нем лежало такое тяжкое бремя вины, что это чувствовали все в доме.