Эвелин Беркман: Случайный спутник

"Завтра, - пообещала она себе, - завтра все будет иначе. Это не может продолжаться долго, уж слишком все глупо".

Она легла спать, думая о Треворе, и проснулась с мыслью о нем. Потом работала в музее как автомат, не переставая грезить о нем. К вечеру эта мука сделалась нестерпимой: ей необходимо было его увидеть. Не позаботившись о предлоге, она спустилась в мастерскую. На полпути, где-то на узкой ненадежной лестнице, она вдруг остановилась, ослабев от внезапной мысли. А вдруг он женат? Наверно. Но как же тогда она смеет вмешиваться в его жизнь, ничего о нем не зная? Замерев в полутьме, она прислушалась к себе и безвольно продолжила спуск. Ее словно несло. Все равно, женат или нет, все равно. У нее нет сил с этим бороться.

Тревор работал в том же углу и, казалось, был полностью поглощен делом, но тут же заметил ее, как будто ждал, и в глазах загорелась откровенная радость.

- Привет! - сказал он, посмотрев на нее с давешней теплотой. И под этим взглядом она вся раскрылась и расцвела, как под лучами солнца. - Я надеялся, что вы спуститесь сюда снова.

- Но на этот раз у меня нет поручения от сэра Фредерика.

Он перестал работать и снова вскинул на нее глаза. Почему-то во всем этом было ужасно много смысла. Потом, вернувшись к работе, сказал спокойно:

- Тем лучше. Но мне придется продолжать, даже пока вы здесь.- И с ноткой извинения показал на то, что делал. - Надобно кончить. Не могу ж я разбить сердечко старому Фреду.

- Конечно, - согласилась она, - я не хочу вам мешать.

- А я хочу, чтобы вы мне мешали, - пробормотал Тревор, едва заметно улыбаясь, но не отрывая глаз от работы.

Они помолчали. Марта была совершенно счастлива, что можно сидеть рядом и смотреть на него. Теперь у нее было время заметить, как искусно он работает: крупные точеные руки мелькали над ворохом инструментов с изумительной точностью, не делая лишних движений. Его костюм, когда-то произведение хорошего портного, был довольно обтрепан. Может быть, конечно, он надевает его для этой грязной работы - с плашками, с папье-маше, красками, разными смесями клея и закрепителей, которые нужно подогревать? Но не значит ли это, что он беден или, по меньшей мере, находится в стесненных обстоятельствах? Она уже готова была служить ему, защищать его.

- Говорите со мной, - почти приказал Тревор.

- Нет, не стоит, пока вы заняты таким копотным делом, - ответила она с явным сожалением, и он кивнул:

- Ну, тогда мы поговорим сегодня вечером. Встретимся в пять и перекусим вместе. Хотите? - Его взгляд устремился ей прямо в глаза с такой откровенной нежностью, что в голове у нее поплыло.

- Хочу, - выдохнула она, и тут ей захотелось побыть одной, чтобы насладиться этим неожиданным счастьем. - До свиданья. До встречи.

Он снова кивнул, и она уже сделала шаг, как вдруг...

- Черт! - воскликнул он с таким ужасом, что она приросла к полу. - Я забыл, совершенно забыл. Я занят сегодня. Скучнейшая деловая встреча. Не представляю, как долго она протянется, и понятия не имею, как ее сократить. - Его отчаяние было так искренне, что сгладило разочарование Марты.

- Ничего страшного, - успокоила она его.

- Как это ничего! - возмутился он. - Но завтра, завтра в пять? Сможем мы встретиться завтра в пять у выхода на Пелэм-стрит?

- Конечно, сможем, - уверила она.

- Нет уж, до завтра далековато. Отлично, мисс Хевенс, давайте-ка спросим об этом сэра Фредерика.

Маневр застал ее врасплох, она тупо постояла с секунду, пока до нее дошел смысл сказанного, и послушно двинулась следом. Они миновали мастерскую и пошли по коридору, через равные промежутки освещенному тусклыми желтыми лампочками. Вдруг он остановился и, прежде чем она что-либо поняла, рывком открыв какую-то фанерную дверь, буквально впихнул ее вовнутрь. Старое здание обладало всевозможными закоулками, альковами и нишами неясного назначения, и в одну из таких ниш, используемых теперь, как подсобка, он и привел Марту. Не мытое годами окошко позволяло видеть ноги редких прохожих, но практически не пропускало света. Было почти темно.

В одно мгновение она повернулась к нему и утонула в его объятиях. Родные руки укрыли ее всю, губы слились, и они стояли так, замерев, ни о чем не думая. Потом Тревор прервал поцелуй и, спрятав лицо ей в плечо, сжал ее с такой силой, что, показалось, она расколется либо задохнется. Один Бог знает, как ей удавалось дышать. Но вместо того, чтобы освободиться, она лишь сильнее стянула обруч своих рук. Он пробормотал что-то, что дошло до нее не сразу: "Я не должен". Ужас охватил ее от этих слов. Ледяной холод. За два коротких дня жизнь без него сделалась немыслимой, невообразимой.