Элизабет Гаскелл - Руфь

— Прекрасно! Так я бы посоветовал вам написать этой леди и известить ее о положении сына.

— Вы бы оказали мне большую услугу, мистер Джонс, если бы потрудились написать сами. У меня по-английски как-то нескладно выходит.

Вскоре письмо было написано, и, чтобы не терять времени, мистер Джонс взял его с собой, намереваясь отправить с лангласской почты.

Руфь отгоняла от себя всякую мысль о прошлом и будущем — все, что могло помешать ей в исполнении ее сегодняшних обязанностей. Любовь заменяла ей опытность. С самого первого дня она не отходила от мистера Беллингама. Она принуждала себя есть, чтобы не ослабеть, и даже не плакала, потому что слезы помешали бы ей ухаживать за больным. Она не спала, ждала и молилась, совсем забыв о себе, сознавая только, что Бог всемогущ и что тому, кого она любила так сильно, нужна Его помощь. Дни и ночи (летние ночи) сливались для нее в одно. Сидя в тихой темной комнате, Руфь потеряла счет времени. Однажды утром миссис Морган вызвала ее, и Руфь на цыпочках вышла в ослепительно-яркую галерею, куда выходили двери спален.

— Она приехала! — прошептала миссис Морган взволнованно, забыв, что Руфь и не знала о письме доктора к миссис Беллингам.

— Кто приехал? — спросила Руфь, и у нее мелькнула мысль о миссис Мейсон.

Но какой же ужас испытала Руфь, когда услышала, что приехала мать мистера Беллингама — та леди, о которой он всегда отзывался в том духе, что ее мнение превыше всего.

— Как же мне быть? Рассердится она на меня? — спросила Руфь, чувствуя, что к ней возвращается детская робость и что даже миссис Морган могла бы некоторым образом служить ей защитой от миссис Беллингам.

Но миссис Морган и сама была не совсем спокойна. Ее мучило чувство вины, ведь она покровительствовала связи сына столь важной леди с Руфью. Миссис Морган вполне одобрила желание Руфи держаться как можно дальше от миссис Беллингам. Бедная девушка не чувствовала себя виноватой, но она уже прежде составила мнение о строгости этой леди. Миссис Беллингам проследовала в номер сына с таким видом, как будто и не подозревала, что эту комнату минуту назад покинула бедная девушка, а Руфь удалилась в один из незанятых номеров. Оставшись там одна, она вдруг потеряла все свое самообладание и разразилась потоком горьких, жгучих слез. Она так утомилась от бессонных ночей и рыданий, что легла на постель и тут же заснула.

Прошел день. Руфь все спала, и никто не вспоминал о ней. Она проснулась поздно вечером и испугалась, что проспала так долго: ей все еще казалось, что на ней лежит какая-то обязанность. В комнате стемнело, но Руфь дождалась ночи и тогда уже прошла в гостиную миссис Морган.

— Можно войти? — спросила она.

Дженни Морган разбирала иероглифы, которые называла своими счетами. Она ответила довольно грубо, но войти все-таки позволила.

Руфь была благодарна и за это.

— Скажите мне, пожалуйста, что с мистером Беллингамом? Как вы думаете, можно ли мне опять пойти к нему?

— Нет, никак нельзя. Туда не пускают даже Нест, которая все эти дни убирала его комнату. Миссис Беллингам привезла собственную горничную и сиделку, а также лакея мистера Беллингама — в общем, целую ораву слуг, а чемоданам ее и счету нет. С почтой ждут даже кровати с водяными матрасами. Завтра утром сюда приедет доктор из Лондона, как будто наши пуховые перины и мистер Джонс уже никуда не годятся. Она решительно никого не впускает в комнату, так что даже не думайте идти туда.

Руфь вздохнула.

— А как он? — спросила она после минутного молчания.

— Не знаю, ведь меня не пускали. Мистер Джонс говорил, что сегодня в болезни наступил перелом. Но ведь, кажется, четвертый день, как мистер Беллингам болен, а где это слыхано, чтобы кризис наступал по четным дням? Всегда на третий, или на пятый, или на седьмой. Вы уж мне поверьте, до завтрашней ночи кризиса не будет. И значит, заслугу излечения припишут их важному лондонскому доктору, а честного мистера Джонса побоку. Хотя мне-то самой не кажется, что он выздоровеет. Джелерт недаром воет. Господи, что с ней такое?! Боже мой! Милая, не вздумайте, пожалуйста, упасть тут в обморок! Еще не хватало, чтобы вы заболели и остались у меня на руках!

Резкий голос миссис Морган вернул Руфь из полубесчувственного состояния, в которое ее привели последние слова. Она села, но не могла говорить. Комната кружилась у нее перед глазами. Ее бледность и слабость тронули наконец сердце трактирщицы.