Николай Семченко - Что движет солнце и светила (сборник)

— Ну, погоди, обманщица! — взревел Лешка дурашливым голосом и, пытаясь выбраться к берегу, поднял вокруг себя бурлящий столб воды, брызг и пены.

А Надя, удрав от него, тихонько, почти бесшумно, как русалка, оказалась рядом с Романом. И тоже перевернулась на спину, раскинула руки по сторонам, и правая ее ладонь нечаянно, а может, и намеренно, коснулась плеча Романа. Легкое, обжигающее прикосновение заставило его вздрогнуть.

— Ты по-прежнему сердишься на меня?

Он ничего не ответил. Где-то неподалеку по-бычьи громко завопила выпь.

— Пойми: это было от скуки. Ну дура я, дура! Думала, что всего-навсего шутка, не более…

Он глядел на звезды и лениво думал о том, что его жадное, необузданное воображение, слава Богу, пока что вполне ладит с тем, что принято называть целомудрием. Впрочем, он был бы не против оказаться с Надей еще раз наедине, и уже навряд ли они бы разговоры разговаривали.

Он медленно повернул голову и встретился глазами с Надей. Она смущенно прикрыла ресницы.

— Хорошо, — сказал Роман. — Давай прокрутим всю ситуацию сначала…

— В виде эксперимента, что ли? — так же по-деловому уточнила Надя.

— Как получится. В общем, я в комнате сегодня один.

— Знаю, — шепнула она и вдруг, приблизившись, резко, жадно и сочно поцеловала его в губы. Горячая рука заскользила по его груди, животу, бедрам. Эти ее блуждания, поцелуи, которые могли увидеть другие ребята, показались Роману слишком рискованным и пылким предисловием к тому, что он ей предложил.

Он попытался освободиться от ее объятий, но она оказалась упрямой и, не говоря ни слова, подталкивала его к зарослям камыша. Тогда он отчаянно шепнул, что не деревянный и нельзя вот так трогать, но она, осмелев, вызвала его новые беспокойства, и он уже не знал, как скрыть свое желание, и в то же время опасался показаться неопытным.

Коснувшись ногами мягкого песка, Роман, нестерпимо волнуясь, почувствовал, как Надя помогает ему, и заторопился, так резко и внезапно, что она вскрикнула, и он закрыл ей рот ладонью, пробормотав: «Ну, не надо так громко… Тише, услышат!»

И в тот момент, когда он почти потерял сознание, с берега хором гаркнули:

— Надя! Роман!

Он, притиснув ее еще крепче, захотел повторить это сладостное, смертельно-мучительное и такое невыразимо острое блаженство. Надя, отвечая ему всем телом, отозвалась на крики:

— Ау! Где вы?

— Тут, тут! Плывите на голос!

Роман заторопился; в груди колотилось-бухало сердце, и он уже не обращал внимания на то, что ее волосы, нестерпимо пахнущие резедой, лезли ему в рот, и она отчаянно то отталкивала, то прижимала его к себе с громким, жутким шепотом: «Ну скорее же, скорее!» И, наконец, освободившись из внезапно ослабших его объятий, резво поплыла прочь.

— Ау! Я тут! А где Роман?

— Рома, Рома! — восторженно гаркнули с берега. — Утонул, что ли? Откликнись!

Он откликнулся и с ужасом обнаружил, что плавки, которые придерживал ногой, куда-то подевались. И пока нырял и шарил по дну руками, ни о чем другом не думал — только о неудобстве своего положения. А если ребята шутки ради спрячут его одежду или заберут с собой — пусть, мол, догоняет их в плавках, а? От этого предположения он занервничал и даже ахнул.

— Рома, мы пошли! Догоняй нас! — кричали ему одни.

— Да где ты там сидишь? С русалкой, что ли, кантуешься? — орали другие.

Он молчал, не в силах разжать вдруг окаменевшие губы. Любопытные рыбешки клевали икры его ног, противная холодная водоросль обвилась вокруг запястья, и он, уже не надеясь ни на что, вдруг наткнулся на гладкий, скользкий комочек ткани и, ухватив его, снова услышал призыв:

— Рома, догоняй нас!

Они и в самом деле уже ушли довольно далеко. Надя с Лешкой — впереди всех, и Роман, как ни хотел перекинуться с ней парой слов, так и не смог этого сделать до самой обшаги. И только в полумраке коридора, в каком-то тупичке, где нестерпимо воняло кошками и сапожным кремом, ему удалось поймать ее за руку и остановить.

— Что такое? — изумилась Надя. И он почувствовал, как напряглась и повлажнела ее прохладная ладонь.

— Приходи ко мне, — зашептал он. — Не будем больше терять время…

— О чем это ты? — спросила Надя. И он не увидел, а почувствовал сердцем ее холодную усмешку.

— О том, что было там, на озере, — зашептал он, с остервенением сжимая ее ладонь. — Ты — моя русалка, чудо, восторг, радость!

— Господи, какие пошлости ты говоришь! — сказала Надя, и он почувствовал: она презрительно сощурила глаза — такой уж у нее был голос, что без этого проклятого прищура не обошлась бы. — Я плавала на озере, только и всего. И почему это ты так сюсюкаешь: русалка, радость, чудо… Это — мне? Не иначе как переохладился в воде, бедняжка!