Наталья Стеркина - Соучастница

- Что там? - только и спросила Ирина.

- Депрессия у Кати. Что-то с Витей связано.

- Я позвоню? - вроде бы спросила разрешения Ирина и рассердилась сразу на себя - "что я себя так веду, как будто и вправду беспомощная..."

- Конечно, позвоните, - вроде бы не покровительственно, не менторски, а просто грустно отозвался Михаил Федорович.

Ирина набрала минский номер. Трубку взяла Ксения.

- Ксенечка, здравствуй...

- Тонечка! Вот сидим с твоей мамой, чай пьем...

- Что с Катей? - все же не удержалась и в лоб спросила Ирина.

- Теперь уже все в порядке, она в школе... Тут Витя... Он ведь, знаешь, хотел прилететь, очень обнадежил Катюшу, а потом сорвалось. Что-то изменилось у его мамы. В общем, Катя страдала. Бабушку ведь она вызвала, когда уже все было позади, просто погреться возле...

- А по мне она не скучает? - вырвалось у Ирины.

- Что ты, Ирочка, Господь с тобой, скучает, конечно, но она тебя любит, бережет, считает слабенькой и говорит, что не должна тебя огорчать.

Ирина разрыдалась - опять себя почувствовала распустехой, кислятиной на фоне своих близких. Взяла трубку мать.

- Ира, немедленно перестань! Что ты себя казнишь - ничего же не произошло. Катя любит Витю. Он - ее. Естественно, они рвутся друг к другу. Не получается. Плачут. Твое дело сейчас спокойно заниматься собой. Будет с тобой все в порядке - у нас на душе будет покой...

Ирина вытерла слезы.

- Хорошо-хорошо, я же сегодня уезжаю. Я звонила попрощаться.

- Вот и хорошо. Успехов тебе в Праге. Уверена, что поездка пойдет тебе на пользу. Не думай там ни о чем - радуйся городу, покоряй коллег,- мать как-то молодо рассмеялась.

Ирина положила трубку с двойственным чувством: - "благословили, отпустили, но они-то сейчас вместе... А я? Одна. "Чистый лист". И я чистый лист. И передо мной чистый лист. Белое на белом. Не слиться бы... Ладно. Пора". Ирина на секунду присела на стул. Подхватила сумку и вышла.

К поезду проводить пришла Таня. Молча покурила у вагона.

- Не знаю, Танюш, к чему все это приведет...

- И я, Ир, не знаю. А у Гришки моего невеста вдруг завелась. Я говорила? А может, и давно завелась, а представил вчера... Как и ты - Ира. Ирочка... Знаешь, такая "карманная" девочка... Хо-ро-шенькая... Может, и поженятся. Пашка вчера "завязал", сегодня с детками в Планетарий пошел. Дурная бесконечность...

- Ничего, Татусь, поверь, порадует тебя кто-то.

- Видишь, ты меня Татусей назвала, по-детски. Это точно уж к разлуке.

- Или к дождю, или к деньгам, - засмеялась Ирина.

Поцеловались. Ирина вошла в вагон. Помахала Тане. Поезд качнуло, Ирина рефлекторно схватилась за проводницу, та так же рефлекторно оттолкнула ее бедром.

- Ну, что ж, путешествие началась, - усмехнулась Ирина.

Настроение скакало: то вдруг всплывало почему-то сказанное когда-то противным Шурой "сама виновата", то Галино: "писать не буду", то вдруг радостное - теплый добрый толстяк, не затоптавший ее - "меленькую", то вдруг сон с памятником. Ирина задремала и приснилась ей, что знакомый режиссер приглашает ее на спектакль "Адам и Ева" по Булгакову. Она благодарит, а он вдруг добавляет - "а Еву-то играть вам", и ехидно хихикая, исчезает...

В Праге было солнечно. Ирина сразу же отправилась в русский дом на Заторце. Нетяжелая сумка не отравляла прогулку, и Ирина шла мимо рынка вдоль оплетенных плющом заборов медленно, ни о чем не думая, просто вроде бы сливаясь со здешним воздухом, погруженная в особую Пражскую тишину. Первым человеком, с которым она столкнулась у дверей, был Игорь Порев. Худой, бледный, вялый, но он, казалось, даже и не удивился, а она вдруг обрадовалась несказанно. Искренне, не раздумывая, она чмокнула его в бледную щеку, и сразу же отпрыгнув, чуть смущенно засмеялась. Он же скучным голосом спросил.

- Какими судьбами?.

Ирина, уже закрывшись, сдержанно ответила.

- Да вот, лекцию читать приехала. Завтра. Придешь?

- Зайду, - он пожал плечами. Ни о чем больше не спросил, посидеть нигде не предложил.

У себя в комнате Ирина расплакалась: "Неужели старые связи уж совсем порвались и мы настолько чужие, что встретив подругу юности в чужом городе, ее нужно в лучшем случае проигнорировать - в худшем - отшить". Успокоилась она только в Граде. Гуляя в овраге возле крепостной стены, где обычно по утрам гуляют пары с собачками, где как-то особенно звонко поют птицы, она вдруг пожалела Игоря: "Жена-то сбежала, детей увезла. Боль, наверняка, выгнала из Иерусалима. Плох, сразу видно, плох". Остаток дня Ирина об Игоре почти не вспоминала, готовилась к лекции. Ужинала с коллегами.