Джорджия Ле Карр - Одурманенная (ЛП)

— Эта девушка хоть когда-нибудь спит? – спрашиваю я.

— Мне не приходило в голову интересоваться, — говорит Блэйк, пожимая плечами.

Я наблюдаю за ним, одетого в темно-серый костюм и черную водолазку под горло, сверх великолепен, и в моем животе начинают порхать бабочки.

Carbone представляет собой соединение жизни и шума. Оформленный в старомодном стиле фильмов про Мафию, он несет в себе, побуждение непрекращающегося действия. От рисунка на полу до выбора песен, которые любила слушать моя бабушка, Синатра, банду уличных подростков, и напыщенных веселых официантов, одетые в блестящие Либераче в стиле бордовых смокингов. Они сопровождают нас к столику в VIP зоне: задняя комната выглядит как место, где возможно встречались мощные мафиози — красная и черная плитка на полу, кирпичные стены и нет окна.

Глубокий аромат омаров поднимается в воздух с соседнего столика, когда мы садимся. Мои глаза смотрят на четырех раскрасневшихся мужчин, поглощающих блюда. У других столиках официанты кажутся перевоплотившимися актерами, которые доводят до совершенства искусство властного ресторанного капитана. Я наблюдаю за ними, как они дерзко угождают, заговорщицки наклоняются импровизируя диалог с клиентом, и целуют кончики пальцев, создавая таким образом преувеличенное обещание совершенства выбранного блюда, чтобы продать товар и одобрительно улыбаются, когда им это удается.

Нам вручают меню, по крайней мере, трех футов в длину.

Блейк заказывает телятину с пармезаном, а меня безжалостно уговаривают заказать лобстера фра Диабло (лучшее, что вам довелось испытать в своей жизни). Бутылка Barollo за четыреста долларов открыта с размахом, пробка оценивается на соответствие запаха, и затем предлагается Блейку попробовать вина. Он вопросительно смотрит на меня, мой бокал наполняется, мы чокаемся.

— За нас, — говорит Блейк.

— За нас, — вторю я эхом. Вино густое, богатое на вкус и очень крепкое.

— Как прошел твой день? – спрашиваю я.

— Мрачно. Я провел весь день с людьми, которых я предпочел бы никогда больше не видеть, и когда вернулся в отель, поймал тебя, флиртующей с каким-то фермером в ковбойской шляпе.

— Я не флиртовала.

Его брови взлетают вверх.

— Итак, что ты делала, кроме флирта с незнакомыми мужчинами?

— Я не флиртовала! – решительно говорю я.

Он улыбается.

— Мне нравится, когда ты злишься (непримиримая, сопротивляешься).

— Ну, мне не нравится, когда ты такой. Ты прямо-таки пугающий.

— Тогда не зли меня.

Я вздыхаю.

— Я спустилась вниз, потому что не могла читать. Я волновалась за тебя.

Официант приходит с соответствующими столовыми приборами.

— Я не хотел бы, чтобы ты скучала, пока я на работе. Ты ничем не хотела бы занять свое свободное время?

— Я хочу заняться благотворительной помощью детям, — говорю я, довольно робко.

— Правда? Какого рода благотворительностью?

Я с нетерпением наклоняюсь вперед.

— Я еще не решила, но точно знаю, что я хочу сделать что-то колоссальное, — я делаю глоток вина. — Если бы ты был мной, что бы ты сделал? Какую бы самую важная вещь я могла бы сделать для детей в мире?

— Если это дети из самых бедных стран, то я дал бы им самое ценное в мире — воду, — тихо предполагает он.

— Воду?

— Да, чистую пресную воду из водопровода. В настоящее время два миллиона детей умирают каждый год от употребления грязной воды, но эти цифры будут расти и дальше.

— Почему?

— Существует глобальный кризис водных ресурсов и вода приватизирована.

Это меня удивляет, оказывается я знаю слишком мало. Мне придется многому научиться, прежде чем я смогу начать реализовывать свои идеи по благотворительности. Мы по-прежнему оживленно дискуссируем о самом механизме и построении целевого фонда, когда прибывает наша еда. Я откидываюсь на спинку кресла и наконец понимаю, что имела в виду Билли, говоря, что порции еды в американских ресторанах с размер сарая.

Телятина Блейк вызывает шок от неприличных огромных своих размеров и подается запеченной на кости, с подрумяненным сыром Моцарелла Буффало, и ярко-красным томатным только что приготовленным соусом. Мое блюдо — в два с половиной фунта омар, без панциря, приготовленный с калабрийским перцем и коньяком, и заключенный обратно в свою оболочку. Она отполирована и блестит, и видно натерта чесноком и маслом. Хлеб похож, как делала раньше мама.

Блейк и я уплетаем очень вкусную еду. Это действительно лучший омар, которого мне доводилось пробовать.