Джорджия Ле Карр: Я не твоя собственность-2

Посвящается:

Моей любимой музе Снежане Сьют, сокращенно Сноу.

Я просто сказал тебе сколько стоит в долларах — такова цена места в Раю.

Я забыл их имена давным-давно. Но они все еще здесь, на кладбище моей души, ноющие своими расчлененными телами, проклинающие и ругающие меня, но я стараюсь их не слышать. Я освоил искусство делать вид… что кровь, капающая с моих волос — моя корона, моя жидкая корона. Но ее появление, как лопата врезается в землю, поднимает все похороненные и забытые воспоминания. Я опять начал слышать их голоса. Слишком тихие, но близкие...

— Александр, — зовет меня отец, возвышаясь в своем кресле, как на троне.

Я бросаю своих солдатиков, расставленных боевыми рядами на полу своей комнаты, и бегу, чтобы предстать перед ним.

— Да, папа.

Я восхищаюсь своим отцом. Он высокий, с сильными мясистыми плечами, как рулька ветчины. Он способен поднять маму одной рукой, словно она весит не больше бутылки водки. Не отрывая глаз от меня, он подносит свою большую волосатую руку к правому уху, прислушиваясь.

— Кажется, мои часы снова перестали ходить, — он опускает руку и задумчиво смотрит на меня. — М-да... мама печет пирог на кухне, но сегодня не мой день рождения, и я думаю к чему бы это? — Он приподнимает кустистые брови. — Случайно не твой?

— Да, папа, — взахлеб кричу я.

— Ну тогда, сколько же тебе сегодня исполнилось, сын? — спрашивает он.

— Семь. Мне сегодня исполнилось семь, — говорю я ему, выпрямляясь, и пытаясь вытянуться насколько могу вверх, чтобы стать выше.

Еле заметная улыбка, еле-еле заметная, появляется у него на губах. Его лицо настолько знакомое и родное, что я улыбаюсь в ответ. Не знаю почему, но в квартире вдруг становится совсем тихо. Даже шум маминой готовки на кухне затихает. Так тихо, что я слышу, как тикают папины часы. Тик-так, тик-так. Всплывают какие-то смутные и очень давние ужасные воспоминания. Мама вся в крови, и я прячусь под кроватью. Как я мог забыть об этом?

Испугавшись, я отступаю на шаг назад.

Папа ухмыляется, глядя на меня, счастливой улыбкой еще до всего произошедшего. Я был тогда маленьким мальчиком, и мы вместе, в его большом кресле, пили сладкий черный чай из одной кружки. Тогда мне показалось, что это всего лишь дурной сон. «Мама не была вся в крови, и я не прятался под кроватью» . Я усмехаюсь в ответ отцу. Я люблю своего отца, и все сделаю для него. Мне хочется, чтобы мы продолжали пить чай из одной кружки.

Папа наклоняется вперед.

— Мы должны примерить перчатки? — бормочет он.

Я радостно киваю. Когда я родился, папа купил мне боксерские перчатки и в каждый день рождения, сколько я себя помню, мы примеряли их, до рос я до них или нет. До сегодняшнего дня, я пока не до рос.

— Принеси боксерские перчатки.

Я бегу в комнату родителей и открываю ящик. Вижу потрепанные большие боксерские перчатки, объемом с мое лицо, и маленькие ярко-красные, блестящие новенькие, свои. Бегу обратно к папе с ними.

— Снимай футболку, — говорит он.

Я быстро стягиваю ее через голову, зимний воздух заставляет меня подрагивать.

— Бррррр..., — говорю я, специально стуча зубы, пока тело покрывается мурашками и дрожит от холода.

Мама бы рассмеялась и назвала меня клоуном, но папа нет. Я перестаю клацать зубами и дрожать, стою неподвижно, пока папа надевает мне на руки и крепко закрепляет перчатки.

— Папа, они подходят, — с радостным воплем кричу я. Наконец-то папа будет учить меня драться. Он терпеливо столько лет ждал этого дня, чтобы начать мое обучение.

— Да, подходят. Ты стал мужчиной, Александр, — говорит он.

— Я теперь мужчина, — эхом повторяю я, рассматривая свои руки в боксерских перчатках. Папа говорит, что если я буду тренироваться каждый день, то стану таким же большим и сильным, как он.

— А что делают мужчины?

— Дерутся, — гордо кричу я ему в ответ.

— Видно, что это мой мальчик, — говорит папа с большой счастливой улыбкой.